Русский транзит 2

— А, это опять вы! — крикнул Счастливчику подошедший к ним лейтенант — тот самый, который пропустил их этой ночью через заслон у Тучкова моста. — Ну как, уже доложили о выполнении на Литейный, четыре? А ордена вам вручили? — весело балагурил он.

Услышав знакомое заклинание с магической в условиях криминальных кругов Питера четверкой на конце, сержант немного смутился и стал чесать свой затылок.

— Ты что, Волков, своих героев не узнаешь? — Лейтенант хитро подмигнул Петеньке, который, ухватившись за предложенную ему лейтенантом Кенарем игру, как за соломинку, уже предчувствовал вкус очередного чудесного хепи-энда.

Торжественно раздувшись жабой. Счастливчик посуровел.

— Ты же понимаешь, брат, — обратился он к лейтенанту, солидно качая головой, — мы — бойцы невидимого фронта и нам, естественно, огласка ни к чему. Там, — Петенька показал пальцем вверх, — этого не прощают. Вот, пацана встретили. Выполнял спецзадание в логове врагов народа. Сейчас едем к САМОМУ — доложить о выполнении, а потом — ордена, благодарность всего населения, белый костюм, Золотые Пески, шампанское со льдом и разведенными танцовщицами на коленях… Шучу, конечно, но дело у нас нешуточное, это уж точно.

— Пропусти их, Волков! — смеялся лейтенант. — Я их знаю: это бойцы невидимого фронта с высшим цирковым образованием.

— Но ведь в больнице пожар, товарищ лейтенант, а я чувствую, от них вроде дымком тянет! — сказал сержант, скорее защищаясь, чем нападая.

— Это мы на работе горим, товарищ сержант! Горим, не жалея себя, как бикфордовы шнуры! — подмигнув лейтенанту, торжественно сказал Счастливчик и вновь торжественно надулся жабой.

— Да пропускай же ты этих… шнурков! — хохотал лейтенант, схватившись за живот. — Это же придурки, Волков, разве не видишь?

Сержант плюнул и, тихо буркнув себе под нос: «Сам ты придурок. Кенарь!» пошел прочь к УАЗу от хохочущего по-ребячьи заливисто лейтенанта.

— Ну, как знаете, дело ваше, начальник, — сказал он не оборачиваясь.

— Что, Толя, штаны промочил? — подал голос Счастливчик, когда УАЗ с милиционерами пропал из поля зрения в зеркале заднего вида.

— Не успел, Петенька.

— А я, признаться, уже почувствовал неприятное расслабление в области мочевого пузыря… Но бывают же дураки на свете! Что бы мы без них делали? А, Юрьев? — восхищенно говорил Счастливчик, стараясь выжать все, что было возможно выжать из старой колымаги.

Юрьев с Игорем вышли из метро на Гражданке.

Громыхали трамваи. Троллейбусы, срывая зеленую искру, щелкали своими большими усами в местах стыка электропроводов. Гудели автомобили и, красуясь друг перед дружкой зеркальными капотами, спешили занять место у светофора.

На площади перед метро унылые краснолицые тетки продавали жареные сосиски в цементе позавчерашней выпечки, на которые не клевали даже дети. Ясно сознавая всю безнадежность данного предприятия, тетки мечтали о пивных киосках и рюмочных, где бы жизнь бойко кипела от зари и до зари, наполняя разноцветным хрустом их безразмерные косметички, заменившие собою ограниченные пространства кошельков.

Черноусый кавказец, тот самый Бармалей-свежеватель, во все горло зазывал платежеспособное население с утра пораньше отведать шашлыков с пивом:

— Барашек только вчера бегал! Подходи, пальчики оближешь!

Юрьев подошел к Бармалею:

— Ну, где твой барашек? Нет, ты мне Свинину не показывай, где барашек?

— Нету, дорогой, — сказал Бармалей, разводя руками и пряча от Юрьева глаза.

— А в пятницу был. Живой. Я помню, как ты его…

— В пятницу был, а теперь нету. — И Бармалей сокрушенно покачал головой. — Украли… Совсем плохо. Теперь хороший шашлык никак не сделать! Нет ягненка, как торговать буду?! Хочешь, из свинины тебе сделаю? Э-э, не хочешь! Вот все вы так: вам только барашка подавай, а где я на всех возьму?

На Игоря, который шел по улице в больничной пижаме и одних носках, по-барски дарованных ему Максимом, никто из прохожих не обращал никакого внимания: уже несколько лет, как до формы одежды простого советского прохожего в этой удивительной стране никому из сограждан, насмерть заеденных бытом, не было дела.

— Сынок, пройдемся хоть немного пешком, — сказал Юрьев, осторожно неся под пиджаком помповик, стволом засунутый в брюки.

— Но я же в носках… Ума не приложу, как я очутился в больнице и где моя одежда, где мои кроссы и кожаная куртка с джинсами? Папа, почему меня положили в больницу? Что со мной произошло?

— Перетренировался, Игорек, — сказал, глядя перед собой, Юрьев.

— Ладно, скажи правду: что со мной произошло? Ведь вы с Максимом и дядей Петей пришли в эту больницу с ружьем не просто так. Ведь что-то нехорошее должно было произойти, да? Сколько я спал?

— Денек провалялся.

— Папа, я же умею читать. В газете, которая висела на стенде у метро, я увидел, какое сегодня число: я спал десять дней! Что со мной произошло???

— Успокойся, Игорь, теперь все позади. Поехали скорее, тебя ждет мама, сказал Юрьев, крепко беря за руку сына и запрыгивая на заднюю площадку троллейбуса.