Русский транзит 2

Когда они уже подходили к дому, кто-то поднялся со скамейки в парке, аккуратно занявшем четырехугольное пространство, ограниченное «кораблями» двенадцатиэтажек. Человек пошел им наперерез.

— Вон мать нас встречает. Сейчас будет ругать, — с улыбкой сказал Игорь.

Ирина с вытянувшимся за эти два дня лицом и воспаленными глазами быстро подошла к Игорю и молча прижала его голову к груди.

Она хотела что-то сказать, но слова не шли, и она только часто и глубоко дышала, уткнув лицо в курчавую макушку сына. Потом Ирина подняла лицо к Юрьеву, покорно стоящему в стороне, и спросила:

— Чего вы так долго? Я вас еще ночью ждала.

— Почему ночью? — спросил, в свою очередь несколько удивленный таким вопросом, Юрьев.

Ирина вдруг впервые за последние дни улыбнулась:

— Я ведь только вчера вечером от слепой приехала. Она мне говорит: «Все, езжай домой встречать своих. Вымолила ты их, матушка!» Мне сразу так легко стало, и я домой поехала. В квартиру вошла как раз, когда ты позвонил. Сначала все в кухне сидела, в окно на дорогу смотрела… А часы все тикают, тикают. Потом сосед за стенкой кричать стал: он там с дружками что-то празднует. Чувствую, сидя на одном месте, не выдержу ожидания. Вышла на улицу, вот, даже одеяло с собой взяла. Знаешь, Юрьев, на улице ждать легче.

— Ну, я пойду, Ира…

— В таком виде пойдешь? Да тебя же в метро не пустят!

— Да нет, пустили вроде, когда сюда ехали.

— А теперь не пустят. Нет, Юрьев, ты видел себя в зеркало? — Ирина внезапно засмеялась, пряча лицо в шевелюру сына.

— Нет, а что? — спросил, улыбнувшись, Юрьев.

— Ты теперь на ковбоя похож, помнишь, из «Великолепной семерки»? Юл Бриннер — так, кажется, звали артиста. Лысый и очень… мужественный. Ну, пошли домой.

Юрьев сидел за столом. Не имея возможности произнести хотя бы слово туго набитым ртом, он молча, с жадностью поедал макароны с сосисками. Игорь не отставал от отца. Ирина просто сидела за столом и, вскинув брови, поражалась скорости поглощения пищи и полному отсутствию предела насыщения изголодавшихся желудков.

— А вам плохо не будет? — спрашивала она смеясь.

За стеной, в соседней квартире, шла гульба. Там что-то надсадно кричали, пели и потом долго похабно матерились, то и дело тяжело стуча им в стену. Юрьев даже слышал отдельные фразы: кто-то звал свою ненаглядную поскорее… Далее следовала невыносимая похабщина.

— Не обращай внимания. Юрьев. Это сосед, ну тот, который в последний раз, когда ты был здесь, стоял с тобой на лестничной площадке… С компанией гуляет. И как его только тут прописали? Хотя, конечно, отсидел свое — имеет право.

— Это он тебе так? — удивился Юрьев.

— Я тебе говорю, не обращай внимания. Он пристает иногда по пьяной лавочке… Но ведь я женщина здоровая, так что отпор хулигану могу дать, — говорила она, нервно улыбаясь и как бы оправдываясь перед Юрьевым.

Юрьев перестал жевать, отставил тарелку и встал.

— Да, непорядок…

— Толя, я прошу тебя, не ходи туда, слышишь? Они погуляют и успокоятся. Умоляю тебя, Юрьев…

— Они успокоятся, но лишь до следующего раза. Увы, это патология… Ну-ну, не волнуйся так, Ира, я просто попрошу их гулять потише.

— Юрьев, они тебя убьют!

Взяв вскочившую Ирину за плечи и со спокойной ухмылкой усадив ее за стол, Юрьев смешно округлил глаза:

— Кого? Меня?! Игорь, успокой мать. Я сейчас приду. — Он похлопал сына по плечу. — А ты, Ирина, завари чай. Мне — покрепче.

Ирина хотела что-то еще сказать, но только покачала головой и вдруг заплакала, прижав к лицу ладони.

— Я быстро! — сказал Юрьев и вышел.

— А, мужик! — пьяно сказал сосед Валера, распахнувший перед ним дверь квартиры.

— Войти можно?

— Входи, пока не внесли! — И вся компания гнусно загоготала.

В грязной, насквозь прокуренной комнате вокруг пластикового кухонного стола, по всей видимости доставленного сюда со свалки, сидело еще трое пьяных гостей. Стол был уставлен всевозможными пузырьками и бутылками, немытыми стаканами и разнокалиберными тарелками с высохшими холодными закусками, вышедшими из употребления более сорока восьми часов назад и обильно сдобренными пеплом.

— Во, братва, сам пришел. Я его шугнул тут намедни, чтоб не клеился к моей бабе, а он опять у нее сидит. Думаю, пора восстановить справедливость.

— Восстанови, Валера! — вопили собутыльники. — Сегодня же! — веселилась братва.

— Минуточку, — спокойно сказал Юрьев, — все те слова, которые я только что слышал из-за стены, они, надеюсь, адресовались не вашей соседке? — И Юрьев указал на стену, за которой помещалась Иринина «хрущевка».

— Во дает лысый! — загоготал сосед. — Ей, ей, моей ненаглядной, а кому ж еще.

— Вопросов больше нет, — сказал Юрьев, глядя себе под ноги, и расчетливо пробил глупо улыбающемуся и дышащему трехдневным перегаром Валере левой снизу в челюсть, вытягиваясь при этом в струнку и почти вставая на цыпочки.

Левая рука помнила свою работу: сосед сначала резко откинул назад голову, потом качнулся вперед и упал Юрьеву на грудь. Пытаясь зацепиться за Юрьева, Валера как-то тихо и безнадежно сполз на пол.

Зло вспыхнув глазами и предвкушая легкую поживу, братва с готовностью повскакивала со своих табуреток.