Русский транзит 2

Не сходя с места, Юрьев все так же спокойно вырвал своей левой рукой справа из-под мышки помповик и передернул затвор.

— Ну что, пошумели? Теперь я пошумлю! — и, наведя ствол в самый центр стола, он спустил курок.

Выстрелом, подобным пушечному в ограниченной кубатуре чахоточной «хрущевки», с открытого настежь окна сорвало липкую занавеску, а «праздничный» стол со всем вонючим содержимым разнесло вдребезги.

— Ну, погуляли, братва, и будет. Пора по домам. Сорок пять секунд — подъем! Выходи строиться! — кричал Юрьев лежащей рядом с обломками стола насмерть перепуганной компании.

Он еще раз передернул затвор, и братва, вращая обезумевшими от неожиданности глазами, с готовностью повскакивала на ноги.

— Я теперь там (Юрьев показал рукой на стенку) живу. Думаю, больше вас здесь не увижу. Правильно думаю?

— Верно, мужик, — мотнул головой один из братвы и спиной двинулся к выходу, не сводя глаз с Юрьева и вытирая рукавом с лица кровь — результат покаянно брызнувшей стеклом початой бутылки водки.

— Я не люблю вас, — сказал Юрьев, — поэтому прошу больше мне не попадаться. Братве, мгновенно протрезвев, выскочила на улицу и, не оглядываясь, наперегонки устремилась вдаль.

— А тебе, тухлый мой соседушко, неделю на сборы и обмен. Через неделю увижу здесь — приведу приговор в исполнение. — Юрьев кивнул на помповик. — И народ мне только скажет спасибо. Веришь?

Валера испуганно закивал головой: Извини, брат, я не знал. Ошибся, исправлюсь… Во! — с угодливой улыбкой он протянул Юрьеву передний зуб результат его удара. — Вылетел, а я уж хотел идти вырывать! Ну, спасибо! — И Валера гаденько захихикал, словно приглашая соседа разделить свою большую радость.

На пороге Юрьев обернулся.

— Неделя. Уяснил?

— Уяснил, уяснил, начальник!

Вернувшись от соседа со словами: «Ничего страшного, у них там шкаф упал!» Юрьев неожиданно наотрез отказался от бутылки вина и закончил обед горячим чаем, невозмутимо его прихлебывая под неотрывными взглядами изумленной Ирины и смеющегося Игоря.

После обеда он засобирался к себе домой, но уже успокоившаяся и повеселевшая Ирина тоном, не терпящим возражений, сказала:

— Юрьев, я тебе уже постелила, тебе надо поспать… И, кроме того, кто в следующий раз там, — Ирина показала рукой на стенку, за которой теперь стояла гробовая тишина, — шкаф уронит?

Юрьев только пожал плечами.

— Юрьев, останься. Игорю нужен отец…

— А тебе нужен муж? — нагловато спросил Юрьев, осовевший от обильной еды.

— У меня уже есть.

— И кто он?

— Дурак, — сказала она, грустно улыбнувшись, и отвернулась к окну, боясь обнаружить слезы.

Юрьев спешил на Московский вокзал. Поезд Крестовского уходил около десяти часов утра.

Юрьев был одет в тщательно отутюженный серый костюм в полоску и новые черные туфли (Ирина настояла). Белоснежная сорочка небрежно подчеркивала красноватый загар его крепкой шеи. Даже легкая желтизна вокруг глаз (последствия синяков) и глубокий порез на щеке не нарушали спокойной законченности лица уверенного в себе человека. В руке он, нес тяжелый сверток.

Петенька стоял у своего вагона.

— В чем дело, Петя? — тревожно спросил Юрьев.

— Контейнеры ушли в неизвестном направлении…

— Как ушли?! Ты что, ничего не сообщил городским властям? Но хотя бы в прокуратуре ты был?

— Везде был. Всем сообщил. Вот, смотри, заметка в «Вечерке».

Юрьев быстро пробежал глазами коротенькую статью, в которой сообщалось, что в Питерском порту находится иностранное судно с опасным для жизни и здоровья соотечественников грузом…

— Все правильно, Петя. Ну и что?

— А то. Вот тебе другая заметка. Опровержение… — И Петя протянул Юрьеву следующий номер «Вечерки», где редакция приносила свои извинения читателям и капитану иностранного судна за ту дезинформацию, которую она преподнесла своим читателям в прошлом номере по вине отдельных недобросовестных сотрудников, которые, к счастью, уже уволены.

— Почему, Петя?

— Я же тебе говорю: груза на судне уже нет. Никаких документов, подтверждающих его существование, тоже нет. Данные о нем на таможне отсутствуют, как будто он испарился или невинной птичкой улетел к месту назначения. Вообще ничего нет. Даже этого. — Петя показал Юрьеву остаток порошка. — В прокуратуре сначала заинтересовались, а потом сказали, что сами как-нибудь позвонят, когда надо будет. На Литейном, четыре, не поверили: мол, не сам ли я этот порошок зловредный сотворил в лаборатории, чтобы прославиться. Будто я сумасшедший какой-то и ради славы бренной храм сжечь могу. В городской администрации вообще не приняли. Чиновники сказали: идите в ГорСЭС, потому что порошки, грызуны и тараканы-это по их части…

— Но в газете-то поверили. Ведь напечатали…

— В то же утро, Толя, когда мы расстались, я проводил домой Максима и пошел по редакциям. Везде с интересом слушали, но печатать отказывались, пока не проверено. В «Вечерке» взялась одна моя хорошая знакомая, пристроила заметку. Теперь она безработная… А я ведь, дурак, думал, что стоит только сообщить им обо всем этом, как сразу же десять тысяч одних только представителей «компетентных» органов…

— Значит, нет груза, Крестовский?

— Значит, нет.