Русский Жребий

Разогретая солнцем земля ни капельки не холодила, а, кажется, наоборот обжигала тело, разом превратившееся в одну сплошную рану, в боль, которую ничем не утишить, кроме разве что помощи костлявой, стиснувшей его горло, но зачем-то выпустившей, позволившей дальше ходить по этой проклятой земле, зная, что больше никого нет… Тех, кого любил более всех, нет… Почему, почему она изменила свой выбор, взяв не его, а их? Сразу — всех? И среди них — её? Он, именно он должен был погибнуть, а они — жить…

Или — её крест спас? Маленький серебряный, надетый на неё при рождении, который она передала ему с журналисткой Агнией вместо отданного Стёпке-Кургану?.. Как чувствовала беду, и пыталась защитить, отвести удар. И отвела — на себя приняв…

Слёзы выжигали глаза изнутри, но не вырывались на поверхность, а потому не давали облегчения.

Сколько раз они сидели на этом месте… На детских качелях — Галинка. На скамейке Мирка и он… А из окна или с крыльца посматривала на них, поправляя очки, неизменно ласковая тётя Аня. И пахло цветами… Смородиной, спелыми яблоками… Вареньями, которые в большом количества варила тётя Аня, и сдобой, которую она пекла совершенно бесподобно. И мелиссой, которую она добавляла в чай…

А чуть сзади, в саду всегда хор птиц гремел. Мирка вешала для них кормушки, и они слетались сюда во всякое время года.

Всё это казалось тогда таким обыденным, само собой разумеющимся. А, оказывается, было — раем. Раем, которого никогда более не будет.

Здесь, на этой развороченной взрывом земле, их нашли. Они лежали ровно на этом месте, где теперь он. Только в отличие от него — уже не живые… Лучше бы эти утырки запытали его до смерти, как собирались. А теперь — как жить, если даже дышать — больно?

Чей-то шершавый язык облизал его шею, и Олег с трудом приподнял голову. Отощавший соседский пёс понуро смотрел и жалобно поскуливал.

— Что, бродяга, и тебе без неё никуда? Птицы, вон, и те улетели, а ты что же? Уходи, брат. Сам знаешь, никто сюда не вернётся. Найди стаю и добывай себе еду, как твои древние предки. Может, и уцелеешь, — Олег потрепал пса по холке и заметил притаившегося в отдалении Фартового.

— Я ведь просил оставить меня одного!

— Прости, старик, — тот приблизился, — но мне ведь тебя обратно ещё отвезти надо.

— Сам доберусь.

— Ногами, что ли?

— А хоть бы я и здесь остался и подох, какое тебе дело! — зло бросил Олег.

— Вообще-то, я думал, что мы друзья. Послушай, я понимаю, что все слова сейчас бессмысленны. Но знаешь, наши прадеды переживали ещё куда более страшные времена. Допустим, один из моих…

— Колян, хорош! У меня сейчас нет настроения слушать очередное повествование о твоих предках генералах. Оставь меня, наконец, одного!

— Не имею права, — развёл руками Фартовый. — Капитан приказал оставаться с тобой и доставить тебя в наше расположение. А от себя скажу тебе то, что не должен был бы…

— Что ещё?

— Сегодня ночью мы уходим.

Олег резко поднялся, поморщившись от боли в разбитом теле:

— Как это?..

— Я ничего толком не знаю. Но знаю, что ночью мы пойдём на прорыв, иначе нам всем будет крышка. Поэтому всем надлежит быть на месте. Это приказ. Точные указания, видимо, уже под занавес будут.

Олег провёл рукой по лицу, покачнулся:

— Значит, всё было напрасно… Даже город им оставляем… Даже… Нет! Я не уйду отсюда! Даже если один останусь! Я их… по одному отстреливать буду, победителей грёбаных, пока они меня не пристрелят…

— Тебе бы врачу показаться.

— К чёрту врача. Я должен поговорить с Сапёром! Вези меня к нему.

— Сдаётся мне, что Сапёру сейчас не до разговоров.

— Я у него много времени не отниму! Поехали!

Фартовый пожал плечами, но возражать не стал, довольный, видимо, уже тем, что может увезти товарища с места трагедии и доставить «по назначению».

Сапёра удалось найти не сразу. Он и впрямь был чрезвычайно занят, но, завидев Олега, сам сделал ему знак подойти.

— Знаю о твоём горе. Прими мои соболезнования. Мирославу, ты знаешь, любили все, кто хоть раз с ней встречался. Удивительная была женщина. Царствие Небесное…

— Товарищ майор, правда, что мы город оставляем? — без обиняков спросил Олег.

— Чёрт возьми… А тебе-то откуда об этом известно?

— Неважно… Стало быть, правда?

— Да, правда. И ты с этого момента вновь поступаешь в распоряжение капитана Родионова.

— Я не уеду из города. Прошу разрешить мне остаться и наладить здесь диверсионную работу.

Сапёр глубоко вздохнул, массируя тронутый сединой висок:

— Таруса, ты себя в зеркало видел? У тебя половина лица — битое мясо! Какая на хрен диверсионная работа?! Первый случайный прохожий, который тебя увидит, сдаст тебя СБУ! И потом, скажи на милость, что ты знаешь о диверсионной работе?

— Я…

— Ни хрена не знаешь! Вот именно! Нет уж, сумасшествия я разрешать не намерен. Я понимаю твоё состояние. Поверь, более чем хорошо понимаю, — Сапёр помедлил, — но, пойми, если каждый начнёт из-за своих несчастий делать так, как хочет он, не сообразуясь с общей стратегией, то армии у нас не будет никогда. Поэтому будь добр исполнять приказы.

— Наш отход ведь будет кто-то прикрывать? Как в Предместье?

Сапёр нахмурился: