Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Поступавшие с границы донесения, казалось, подтверждали правильность расчетов польско-литовских политиков, что смерть последнего Рюриковича приведет к взрыву внутриполитической борьбы в России. Оршанский староста А. Сапега сообщал о столкновениях между главными претендентами на трон — Б. Ф. Годуновым, которого поддерживают дети боярские, стрельцы и простой люд, и Ф. Н. Романовым, которого поддерживают бояре[840]. Это давало польско-литовским политикам основание рассчитывать, что их дипломатическая инициатива может иметь успех в Москве. Уже через несколько дней после начала работы сейма, 6 марта, было принято решение официально выставить кандидатуру Сигизмунда III на русский трон. С сообщением об этом в Москву отправились представители Речи Посполитой[841]. Их миссия носила предварительный характер. Посланцы Речи Посполитой С. Радзейовский и Я. Корсак Голубицкий должны были просить «опасную грамоту» для «великих послов» Речи Посполитой и добиваться отсрочки выборов на царский трон до их прибытия. Одновременно им следовало начать агитацию в пользу Сигизмунда, особо указывая на шляхетские «вольности», которые в этом случае могло бы приобрести себе русское дворянство. Отдельный «лист» от короля был изготовлен для Б. Годунова, которому было обещано сохранить за ним его прежние должности, но если его положение пошатнулось, «лист» отдавать не следовало[842]. За этой миссией (в случае успеха посланцев) в Москву должно было направиться «великое посольство» во главе с литовским канцлером Л. Сапегой «для объединения обоих государств под общей властью»[843]. В связи с этим в программу работ сейма вошло и обсуждение проекта унии между Россией и Речью Посполитой[844]. К сожалению, о ходе обсуждения и его результатах ничего не известно.

Несмотря на проявленную оперативность, дипломатическая инициатива Речи Посполитой запоздала. Уже 3 марта (21 февраля ст. ст.) 1598 г. собравшийся в Москве земский собор «нарек» на царство фактического правителя России Б. Годунова. Хотя благодаря столь быстрому окончанию «междуцарствия» польско-литовским политикам не представился случай испытать на практике свои политические схемы, объективно события междуцарствия» в России были серьезным ударом по самой основе их концепции. Ведь в условиях, когда пресеклась династия, казалось, являвшаяся главным препятствием к унии, ни одна из борющихся за власть политических группировок не проявила желания интегрировать свою страну с государственным устройством Речи Посполитой[845]. Это ясно свидетельствовало, что восточная программа Речи Посполитой не имела поддержки в русском обществе[846]. Однако политическая элита Речи Посполитой не склонна была так воспринимать происшедшие события. Уже в 1600 г. она предприняла новую попытку убедить русских политиков принять выработанный в Варшаве еще один вариант условий «соединения» между Россией и Речью Посполитой.

Хотя в настоящее время хорошо известны как международные, так и внутриполитические условия, побудившие польско-литовское правительство в 1600 г. направить в Москву «великое посольство» во главе с Л. Сапегой[847], обстоятельства, при которых был составлен новый проект «соединения», привезенный в Москву польско-литовскими послами[848], остаются по-прежнему покрытыми тайной. Королевская инструкция на предсеймовые сеймики от ноября 1599 г. не предлагала шляхте заняться обсуждением подобного документа, а сам сейм, собравшийся в феврале, вообще не принял никаких постановлений, и вопрос о переговорах с Россией был решен, как и в 1590 г., в результате особого обращения литовских сенаторов и послов к Сигизмунду III. В таких условиях речь могла идти об одобрении проекта в лучшем случае сеймиком Великого княжества. Конечно, составители проекта могли основываться на проекте, представленном сейму 1598 г. (и, возможно, утвержденном сеймом), но этот проект никак нельзя было механически приспособить к новым условиям: в 1600 г. речь могла идти лишь о федерации, а не об унии (на русском троне сидел правитель, имевший наследника мужского пола). Однако текст проекта 1598 г. пока остается неизвестным, поэтому врученный Л. Сапеге текст можно сравнить лишь с более ранним проектом 1590 г.