Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

В январе 1573 г. был созван конвокационный сейм. Французский посол Ж. Монлюк сообщал в Париж, что на сейме слушали московского посланца, объяснявшего, что действия Ивана IV в Ливонии направлены только против шведов и просившего «опасной грамоты» для царских послов. Влоцлавский воевода Ян с Кротошина предложил обсудить с посланцем и другие вопросы, но остальные участники сейма резко выступили против этого[239]. Отчет Ж. Монлюка дополняет донесение неизвестного лица, где указывается, что, по мнению участников сейма, царь «последний кандидат, о котором следовало бы говорить»; при этом упоминалось о его «бесконечных жестокостях»[240]. Хотя упоминание о московском посланце на конвокации не подтверждается данными других источников[241], все же представляется вероятным, что на конвокации произошло столкновение, закончившееся неблагоприятно для сторонников царя. На участников сейма, очевидно, уже успели оказать влияние многочисленные брошюры, авторы которых ярко описывали «тиранство» Ивана IV. Это, однако, еще не означало полного отхода шляхты от русского кандидата. Характерно, что французские дипломаты и после января 1573 г. продолжали выражать свою озабоченность развитием событий в Речи Посполитой[242]. Еще более показательно, что уже после конвокации появился ряд новых памфлетов, направленных против кандидатуры царя, в том числе знаменитая «Крушвицкая беседа» Я. Д. Соликовского, датированная 10 февраля 1573 г. В этом сочинении главный публицист «французской» партии пытался подкрепить доводы антирусских политиков ссылками на экономическое соперничество России и Речи Посполитой на европейском рынке, что не позволит царю проводить такую политику, которая соответствовала бы интересам обоих государств одновременно[243].

Выпуск новых памфлетов не привел к серьезному ослаблению позиций «промосковской» группировки коронной шляхты. 5 апреля папский легат сообщал в Рим, что кандидатура царя встречает полное одобрение (grandissimo applauso) дворян, особенно «еретиков»[244]. Хронист Р. Гейденштейн также констатировал, что «большая часть шляхты склонялась к царю»[245]. Однако когда 19 апреля М. Гарабурда зачитал в сенате «ответ» царя на литовские предложения[246], позиция шляхты резко изменилась. Царский «ответ» был жестоким ударом по планам «промосковской» группировки шляхетских политиков. Царь не только не был намерен отдать пограничные области для поселения беднейшей шляхты, но требовал передать ему Киев. Более того, вырисовывавшийся из царского «ответа» замысел Ивана ІV разорвать Люблинскую унию и добиться сепаратного избрания на литовский трон ставил под угрозу и результаты польской феодальной колонизации на землях Украины и Белоруссии. Требование же наследственной власти в Речи Посполитой было явным покушением на одну из главных шляхетских вольностей — свободу элекции.

Неудивительно, что после зачтения царского «ответа», как отметил М. Бельский, «когда это услышали, отпало у всех сердце от московского»[247]. И это свидетельство не единично. «Московит, — вспоминал в своих мемуарах Ж. Шуанен, — внушал нам страх, но письмо, которое он написал, сделало его столь одиозным, что не было никого, кто хотел бы сказать о нем одобрительно»[248]. 1 мая, еще до вступления выборов в заключительную стадию, австрийские послы могли сообщить Максимилиану II, что победы царя на выборах можно не опасаться[249].