Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Один из таких проектов, переданных «великим» послам посланцем литовской рады Б. Огинским, состоял в том, чтобы убедить «духовный чин» согласиться на выбор царя при условии, что русское духовенство согласится внести в свой символ веры «filioque» («исповедати б духа святого от отца и от сына»[662]), а в остальном все останется по-старому (т. е. русская церковь будет независима от папы и т. д.). Другой проект литовской рады, переданный через писаря А. Иванова, заключался в том, что русский царь должен был подтвердить все права и привилегии католической церкви, сохранить в неприкосновенности ее связь с Ватиканом и обещать провести между католиками и православными диспут о вере. Разъясняя последнее предложение, А. Иванов говорил: «В том порухи никоторые в вере государю вашему не будет, потому как разговоры на обе стороны о вере будут, и государь ваш толды молыт — говорили люди мои греческого закону с римскими людьми о вере да не соидетца мне быти в римской вере». А если царь захочет, — разъяснял далее посланец, — «и он то волен говорити, чтобы все люди были в греческой вере, только б нынеча обиранье государя вашего за тем не стало»[663]. Высказывания литовского посланца ясно показывают, что вопрос о вере будущего монарха литовских политиков вовсе не интересовал и они лишь пытались как-то его уладить, чтобы не нанести ущерба тем чисто политическим планам, которые были связаны с выбором московского кандидата.

Пути решения, предложенные литовской радой, при этом практически совпали с той позицией, которую занимало в этом вопросе само русское правительство. Эти сведения, извлеченные из русских посольских книг, вполне совпадают с сообщениями виленского епископа Ю. Радзивилла, который с большим огорчением сообщал нунцию, что литовская шляхта не придает никакого значения православному вероисповеданию царя, так как, по ее мнению, «греческая вера Московита не очень далека от католической», отличаясь от нее лишь «отдельными церковными церемониями, изображениями и тому подобными вещами»[664]. Такое отношение в сущности не может вызывать удивления, если учесть, что основная масса литовской шляхты и магнатерии в 80-х годах XVI в. держалась либо православия, либо протестантизма разных толков.

Более сложным было положение в Короне, где позиции католического вероисповедания и католического клира были гораздо сильнее, чем в Великом княжестве. Не случайно, здесь группа опытных политиков, как показано выше, серьезно рассчитывала на то, что православное вероисповедание царя приведет к провалу его кандидатуры. Ряд коронных сенаторов и шляхтичей, отвергая кандидатуру Федора, указывали на то, что он схизматик. Однако это были преимущественно люди из лагеря Я. Замойского[665] либо сторонники Габсбургов[666], использовавшие в полемике всякие доводы против московского кандидата. Что же касается шляхты, собравшейся в лагере сторонников царя, то в ее среде господствовали иные настроения. Показательна инициатива представителей шляхты в составе польско-литовской делегации, которые на переговорах в Каменце во время дискуссии о вере будущего монарха и способе проведения коронации выступили со своим проектом решения этих вопросов. Шляхетские представители не только не требовали, чтобы царь стал католиком, но, наоборот, исходя из того, что будущий монарх сохранит свое прежнее вероисповедание, предложили для согласования точек зрения сторон разделить обряд коронации на две части: причащение в православной церкви при участии митрополита и возложение короны на голову монарха архиепископом гнезненским[667]. Хотя проект не получил (по разным мотивам) одобрения ни входивших в состав польско-литовской делегации сенаторов, ни русских послов, однако ясно, что в своем подходе к интересующим нас вопросам представители шляхты руководствовались чисто политическими соображениями, настаивая на участии архиепископа в акте коронации не по религиозным, а по государственно-правовым соображениям.

Стоявшие за ними группировки шляхты обеих частей Речи Посполитой продолжали отстаивать свои позиции и в дальнейшем, когда в «московском» лагере началось обсуждение кандидатур. Так, «маршалок» литовской шляхты утверждал от ее имени, что для выбора царя достаточно его обещания провести «диспут» о вере[668]. Эта инициатива встретила поддержку ряда шляхетских политиков Короны, которые доказывали, что от папы можно добиться согласия на коронацию православного царя патриархом, поскольку между католицизмом и православием нет глубоких различий и сам папа разрешает отправлять богослужение в римских храмах по греческому образцу[669]. Вышеизложенное дает основание утверждать, что начавшийся в Речи Посполитой постепенный подъем контрреформации к концу 80-х годов XVI в. еще не оказал заметного влияния на формирование польско-литовских концепций политического развития Восточной Европы, которые и в это время продолжали носить последовательно светский характер.