Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Когда я заметил, что мне содержание телеграммы до сих пор еще не известно и что если это не секрет, то я бы желал узнать причину столь сильного беспокойства государя, Гамбургер дал мне прочитать телеграмму. Оказалось, что генерал Дрентельн[464], комендант тыла армии, сообщил главнокомандующему о переходе австрийской кавалерии через румынскую границу, и тогда мне стало ясно, почему телеграмма произвела такое тягостное впечатление. Занятием Румынии австрийская армия отрезывала задунайскую армию от России. Другого сообщения не существовало, потому что у нас не было Черноморского флота[465], оказывавшего нам в прежние войны с турками великие услуги, и мы легко могли бы очутиться в ловушке. Прочитав телеграмму, Бехтольсгейм сказал:

— Не может быть! Мой государь[466] дал слово хранить полный нейтралитет, и нет никакого сомнения, что он его сдержит. Я сейчас же лично отправлю депешу в Вену и убежден, что получу успокоительный ответ.

С тем и поехал обратно к главнокомандующему. Потом я слышал, что из Вены действительно была получена успокоительная телеграмма: австрийцы оправдались тем, что их кавалерия (теперь не помню, сколько именно) нечаянно перешла румынскую границу во время маневрирования и что ей приказано немедленно вернуться, а на начальника части, допустившего такую оплошность, было наложено дисциплинарное взыскание. Как бы то ни было, но у меня тогда же возникло убеждение, что вся эта кутерьма с переходом границы была не что иное, как только умышленный маневр со стороны австрийцев, которые хотели посмотреть, какое впечатление в действительности может произвести появление их кавалерии в Румынии. Конечно, это для нас было крайне нежелательно, и теперь совершенно понятно, почему мы были вынуждены согласиться на бессрочную австрийскую оккупацию Боснии и Герцеговины[467]. При неимении у нас сильного флота на Черном море, для нас война с Турцией без австрийского союза почти невозможна. Вздумай австрийцы в прошлую войну снять с себя маску своего исконного политического лицемерия и открыто угрожать правому флангу и тылу нашей действующей армии, нам бы предстояла нелегкая задача прежде разбить Австрию и затем уж довершить поражение турок.

VI

Со второй половины августа у нас началась усиленная деятельность: все готовилось к предстоявшему большому сражению; все верили, что Плевна на этот раз непременно будет взята и что взять ее, ввиду всех принятых мер, совершенные пустяки. В этом были все убеждены — от генерала до последнего фургонщика. Войска сосредоточивались; крепостная артиллерия подвигалась, гвардейский корпус поспешно следовал через Румынию к Дунаю. Но третьей Плевне предшествовало сражение под Ловчей, в котором мне не удалось принять личного участия, хотя я туда и был послан главнокомандующим. 21 августа я приехал в город Сельви[468], в штаб отряда светлейшего князя Имеретинского[469]. Генерал Скобелев назначен был начальником авангарда, а полковник Паренсов — начальником штаба отряда, назначенного взять Ловчу. Накануне выступления к Ловче собрали совет из главных начальников, на котором решили (почему именно, теперь не помню) отложить атаку Ловчи на одни сутки. Мне, как ординарцу главнокомандующего, пришлось волей-неволей ехать к его высочеству с донесением о таковом решении совета.

Атака Ловчи имела тесную связь с предполагавшейся третьей атакой Плевны, так как отряд князя Имеретинского после взятия Ловчи должен был угрожать Плевне с южной стороны, что и было им в точности исполнено, после славной победы под Ловчей, где все три оружия действовали образцово. Под Ловчей в полном блеске выказался гений Скобелева. Очевидцы боя мне рассказывали, что он был веден с замечательною последовательностью: усиленным артиллерийским и ружейным огнем выбили неприятеля из передовых позиций; потом пехота, перейдя с боем крытый мост через реку, город и виноградники, брала штыками редут за редутом на главной позиции, и наконец кавалерия довершила поражение турок. Лихая Тутолминовская бригада[470] в ее неполном составе, так как несколько сотен одного полка отсутствовали, ринулась врасплох на отступавшую и ошалевшую пехоту, и около пяти тысяч турок пали под шашечными ударами молодцов линейцев[471]. Эта блистательнейшая кавалерийская атака была довершена в ущелье Кулебякиным[472], командиром сотни Собственного конвоя его величества.