Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Вследствие этого великого по своим последствиям события произведены были перемены в дислокации войск, и бригада 11[-го] корпуса вернулась обратно на место своей прежней стоянки. Я отправился в Богот. Что же касается до порученного мне разъяснения причин нашей неудачи под Еленой, то генерал Бодиско[495] (командир кавалерийской бригады) показывал мне все донесения, полученные им от орденских драгун[496], которые, еще задолго до катастрофы, до мельчайших подробностей доносили о том, что турки готовятся к наступлению, исправляют дороги, подходит артиллерия и что наконец появились в большом числе башибузуки, предвестники близкого наступления регулярных войск, которых, по сведениям от перебежчиков, сосредоточивается до 15 000. Но к этим донесениям в штабе корпуса отнеслись с полным недоверием. Как образчик ответа на посылаемые донесения орденских драгун генерал Бодиско показывал мне записку, в которой, между прочим, сказано: «Вы таких страстей наговорите про турок, что ночью приключится кошмар». Таким образом, турки успели беспрепятственно сосредоточиться и изготовиться к атаке, которую стремительно произвели на рассвете. Оттеснив драгун, они заняли слабую переднюю линию траншей и бросились на наш лагерь. Тут-то и началась резня. Полураздетые люди, спросонья, едва успев захватить ружье и патроны, бросались в рукопашную свалку. Да и сон нижних чинов в эту злополучную ночь был особенно крепок, так как в одном из полков, насколько лишь позволяли средства, накануне отпраздновали всей бригадой полковой праздник. Под натиском тяжело обрушившейся массы неприятельских сил атакованные части начали отступать. Улицы Елены были загромождены орудиями, патронными ящиками, трупами людей и лошадей. Особенно труден оказался выход из дефиле на равнину, посреди которой пролегала довольно большая возвышенность вроде естественного бруствера. К нему-то и спешили сосредоточиться отступающие части войск, как к сильному опорному пункту. Но турки стали обходить город, намереваясь запереть из него выход и не допустить нас до этой позиции. Тогда командир Орловского полка, полковник Клевезаль[497], во главе двух рот бросается в штыки на обходящих турок и настолько приостанавливает их наступление, что большинство наших успевают выбраться из дефиле и занять новую позицию.

Таким образом две роты храбрецов спасли весь отряд, но зато почти были уничтожены в неравном отчаянном рукопашном бою с численно превосходным противником. Оставшиеся в живых человек около 60 с их доблестным полковым командиром, сжатые со всех сторон массой неприятельской пехоты, попались в плен. После того как на совете решили турок не атаковать, я выехал обратно с Богот. Явившись с докладом к его высочеству, я отпросился посмотреть поле сражения, где положила оружие армия Османа-паши. Будучи хорошо знаком с местностью плевненских позиций, я поехал для сокращения пути прямиком, но, лишь въехал в линию турецких траншей, убедился, что через них верхом пробираться весьма трудно. Под фронтальными фасами своих траншей и редутов турки устроили значительные подкопы. Там они согревались у разложенных огней и находили отличную защиту от наших выстрелов. Обыкновенно подвергался опасности один лишь часовой, обязанный следить за неприятельскими действиями. В случае нашего наступления часовой предупреждал своих о приближающемся неприятеле, и тогда турки, не высовывая даже голов из-за гребня траншей, открывали свой убийственный огонь. Но лишь только прекращалась атака, турки опять прятались в свои норы, где находились в совершенной безопасности. Плевна после своего падения представляла настоящее царство смерти, заразы и невероятных человеческих страданий. Только при сильных, привычных нервах можно было выносить подобное страшное зрелище. Стоявшие тогда холода еще более увеличивали бедственное положение множества турецких раненых; брошенные на произвол судьбы, они умирали по погребам и разлагались среди своих живых товарищей. Наша администрация выбивалась из сил, чтобы всех накормить, но не было средств и не хватало хлеба для 40-тысячной плененной армии и для 10 тысяч раненых и больных турецких солдат. Осман-паша слишком затянул сдачу Плевны. Где было нам достать ежедневно 50 000 фунтов хлеба и столько же мяса, когда в Плевне все было дочиста съедено, а скудный привоз съестных запасов едва был достаточен для удовлетворения нужд собственных войск? Тот, кому пришлось хоть раз увидеть, как лошади транспорта, надорвавшись от чрезмерной работы, падали и издыхали в глубокой вязкой грязи, едва ли имеет право роптать на администрацию за то, что ему пришлось иногда поголодать. Повторяю, наша администрация сделала все в пределах человеческой возможности для спасения турецких пленных и больных; но они все-таки умирали с голоду и холоду целыми сотнями. Замерзшие трупы несчастных страдальцев складывали в большие пирамиды и предавали земле.