Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Замечательный антагонизм существует между главною квартирою и штабом главнокомандующего. Нет обвинений, интриг и сплетен, которые бы не сыпались на табор великого князя, расположенный отдельно от главной квартиры за оврагом, разделяющим д[еревню] Горный Студень на две части. Один Мезенцов[539] смотрит серьезно на дело, не с точки военных действий, а особенно имея в виду то впечатление, которое неудачи наши, а особенно неурядицы и лишения армии, произведут в России. Он не без основания высказывал мне опасения свои, что, каков бы ни был исход кампании, последствия оной отзовутся в России общим порицанием и неудовольствием против правительства. Это верно и совершенно понятно. Мы видели, что как после славной Отечественной войны 12-го года, так и неудачной Крымской кампании в обществе проявлялось усиленное брожение умов, критическое отношение к действиям правительства и ток мыслей к изменению порядка или внутренней системы или внешней политики, по опыту признанных несоответствующими или несостоятельными. В такое напряженное время, как война, каждому поставленному лицом к лицу с дедом, от солдата до старшего начальника, сколько придется перестрадать и передумать. Невольно свойственные нам в обыкновенное время равнодушие и рутинное ко всему отношение заменяются более критическим и аналитическим взглядом на дело. Каждый воочию видит недостатки существующих порядков, на себе испытывает злоупотребления, о которых ежели прежде и знал, то только по слуху; каждый вблизи видит и оценивает начальника, которому вверена судьба подчиненных, и, к сожалению, часто весьма основательно составляют о них самое невыгодное мнение. Тут же проявляются последствия и самолюбия, и честолюбия многих и справедливое негодование армейских тружеников армии против пристрастия и интриги, доставляющих столь видную и незаслуженную роль многим недостойным. Все это при счастливой кампании забывается и прикрывается успехом; но припоминается еще с большею силою по возвращении домой — и накопленное неудовольствие быстро распространяется в обществе и многое неизвестное разоблачается и порождает то брожение умов, тот новый ток мыслей, который проявляется в обществе после каждой войны. Такое, можно сказать, противоправительственное направление еще более развивается потому, что каждый участвующий в войне испробовал свои нравственные силы; привык к известного рода самостоятельности и самодеятельности; получил о своем человеческом достоинстве, может, и преувеличенное понятие, но тем не менее вызвал на время апатическую русскую натуру из этой свойственной ей халатности и роли автомата. Опять-таки по русской натуре все это не пускает глубоких корней — лишь бы посудить, покричать, покритиковать, и затем большинство впадает в прежнюю апатию. Но этим возбужденным переходным состоянием и пользуются серьезные агитаторы, чтобы вербовать более пылкие и незрелые умы для содействия их преступным целям — и здесь опять не обузданные настоящим серьезным воспитанием и образованием русские социалисты проявляются в самой дикой, безобразной и крайней форме.

Сегодня перед завтраком я был призван опять к государю и имел с ним продолжительный разговор о настоящем положении дел и, как вчера, остался под обаянием достойного его спокойствия при настоящих трудных обстоятельствах. Он сам, по-видимому, понимает, что, несмотря на затруднительное его положение в армии, присутствие его необходимо, чтобы сдерживать все интриги… Но невольно приходит на мысль все то, что должен выстрадать в этих обстоятельствах государь и человек. Сегодня виделся я также с Милютиным — он крайне сдержан… Сегодня присутствовал я на смотре Финского стрелкового батальона; затем ездил в лагерь стрелковой бригады. Что за молодцы эти стрелки и как неподдельно и восторженно они окружили и приветствовали государя. Оттуда проехали в госпитали, где государь, со свойственною ему чувствительностью, обходил всех тяжелораненых и с особым участием обращался к каждому из них. Здесь я видел несчастного стрелкового прапорщика Ковалева с оторванною ногою. Я его знал в Киеве, где перед отъездом в поход он поручил старуху мать попечениям жены моей. Мне удалось заинтересовать государя трогательными отношениями этого молодого человека, содержавшего из жалованья своего престарелую больную мать, и государь немедленно приказал выдать ему пособие. Я успел сегодня подробно написать жене и сообщил сведения о Ковалеве. Обедал опять у государя и вечером играл с ним в карты. Ночью ожидаю приезда из Плевны главнокомандующего; завтра явлюсь ему, надеюсь выехать. Тяжело и душно в штабной атмосфере Горного Студня.