Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

12 часов ночи. Сцена нашего свидания с мужем на перевязочном пункте у нашего лазарета вышла очень трогательная; все врачи (а их было очень много) приняли самое живое участие в моем муже, извлекли раздробленные осколки кости и перевязали ему руку (в которую он и был ранен). Бедный муж мой, пока добрался с места боя, на правом берегу, к перевязочному пункту, на левом берегу Дуная, в Зимницу, много потерял крови и сильно ослабел. Мужа отдали на мое попечение, позволив взять его в мою комнату, куда я немедленно его увела, а успокоив его, побежала в лазарет и принялась за работу; число прибывающих раненых между тем все возрастает. С энергией принялась я за перевязки, с такою энергией, какой прежде никогда не имела — весь ужас как рукой сняло; я принялась за дело как опытная сестра милосердия, давно уже привыкшая к подобного рода тяжелым картинам и надрывающим душу сценам. Нельзя выразить того, как я чувствовала себя счастливою, когда мне удавалось сделать удачно перевязку и облегчить муки страдальцев! Какими благодарными глазами и они провожали меня! Сегодня пришлось поработать очень много, так что до самой поздней ночи мне не удалось забежать домой и взглянуть на моего дорогого больного. Раненые, которые покрепче, беспрестанно обращались с разными просьбами: кому дать вина, кому табаку, кто просил купить ему огурец, кому написать письмо родителям, и нет слов выразить, какое истинное наслаждение доставляет мне возможность исполнения всех этих желаний. Раненых солдат очень поражало, что я им покупаю все, чего они желают, и не беру с них за это денег, многие совали свои копейки… и удивлялись, что я отказывалась принять их. Какое счастие быть при обязанностях сестры милосердия, когда поставлена судьбой в этой должности в положение самостоятельное и имеешь возможность сделать из своих средств мелкие расходы для успокоения страдальцев; а самой-то какая радость, когда можешь доставить удовольствие побаловать чем-нибудь страдальца на перевязочном пункте! Ужасная мука была с бельем. У нас в дивизионном лазарете всего 80 комплектов, а раненых все прибывает, и их уже набралось несколько сотен.

16 июня, 4 часа. К счастью, подъехали сестры С[анкт]-Петербургской и Георгиевской Крестовоздвиженской общины[559] и привезли с собой белья и разных снадобьев, как-то: сахару, чаю, папирос, сигар, и вывели нас из затруднительного положения. С приездом четырнадцати сестер милосердия стало немного легче; старшею сестрой оказалась одна моя смоленская знакомая. Сестры усердно принялись за дело; как они хорошо и ловко ухаживают за ранеными! Все, что нужно, исполняют с большою охотой и очень усердно. Я, как малоопытная по части перевязок, с прибытием четырнадцати сестер принялась исключительно за кормление страдальцев и взяла на себя присмотр за порядком и переменой белья, которое приходилось менять по нескольку раз в день. И привезенных запасов белья оказывалось недостаточно, а перемывать не поспевали. Прибывших сестер я поместила на первое время у себя во дворе, разбив в садике две палатки, и в этот памятный для меня день победы, одержанной нашею дивизией, и спасения моего мужа от смерти, радости ради, угостила всех сестер чаем и ужином. Мужа моего в это время беспрестанно навещали то офицеры, то солдаты его полка; я нашла свободную минутку, попросила одного офицера, бывшего близ мужа в минуту, как он был ранен, рассказать мне, как было дело. Когда муж мой был ранен, он не заметил этого, но, потеряв много крови, упал; тогда один из солдат полка (имя его осталось неизвестным, что и лишило меня возможности вознаградить его по мере возможности) сильно перевязал его руку ремнем под мышкой, чтоб остановить кровотечение, и старался привести в чувство, после чего он и был доставлен на перевязочный пункт. Вместе с мужем к нам привезли несколько офицеров и солдат в бессознательном состоянии, один из них лежит и все крестится; с ними же был раненый унтер-офицер; ему раздроблено плечо, рана серьезная и очень мучительная: придется руку отнять. Этот в полном сознании и все спрашивает: не опасно ли ранен командир полка; хотя ему запрещено разговаривать, но он все рассказывает, как подольцы взяли высоты и порвали телеграфную проволоку на Систовских высотах.