Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

После этого я пошел и в гостиную. Там располагалась кирпичная печь. Ее истопили, и в комнате витало такое тепло, что три офицера, которых я там застал, были лишь в одних рубашках. Один из них, полковник Амуратов, как он мне представился, из кавалерии, одетый в красное, лежал, растянувшись на кровати, которую мы перенесли из кабинета. Отдельной спальни у нас не имелось, были лишь три комнаты наверху. Остальные двое, я забыл имена князей, которые мне представились, валялись на софах, которые были застелены так, как мы их оставили. Занавески и двойные стекла на окнах и те остались в целости и сохранности. Войдя, я поприветствовал их, сказал им, что я — хозяин дома, что недавно вернулся из Тырново, и попросил извинения за то, что обеспокоил их своим вторжением.

— Ничего, — сказал полковник и пригласил меня сесть.

Пока я сидел, они открыли шкаф и из станимакского[341] продолговатого бочонка, которые обычно перевозят на лошадях, нацедили и стали пить вино, а из другого такого же — петмез[342] вприкуску с чаем, и спросили меня, не знаю ли я, где лежит сахар. Они и меня угостили этим чаем, и после того, как мы обменялись несколькими словами, я откланялся и вышел. Я вновь зашел проведать свою лошадь, она съела корм, и ей положили сена. Я дал еще рубль казакам и попросил их ее напоить. Потом я пошел в дом напротив, где было подземное убежище и где я закопал в сундуках прекрасную и уникальную для учителей того времени библиотеку, а также самую ценную одежду и домашнюю утварь. Я был огорошен, увидев, что этот тайник раскопали и там совсем пусто, даже пустых сундуков не осталось, все украли. Мне захотелось плакать, и со слезами на глазах я пошел к попу Стефану. Там перешедшие Балканские горы люди готовили на жаровне мясо в кастрюле, но я должен был попасть к князю Черкасскому. Я проголодался и вынул из дорожных мешков одну галету, размочил ее в воде, посолил ее и съел и поехал искать, где живет князь. Мне сказали, что он живет в доме Османа-эфенди, одного из бывших турецких писарей, где-то там, где большая баня. Я поехал, была ночь, но светил месяц, и я остолбенел, увидев, что в этих местах все сгорело. Я шел среди развалин, мне становилось страшно, и я едва ориентировался, так изменилось все это пространство. Наконец, после долгого блуждания я нашел нужный дом, вошел и подал свою визитную карточку. Через несколько минут меня позвали в комнату, где 5–6 человек оживленно играли в карты, один из которых — старик в халате — обратился ко мне:

— Это вы Душанов? Садитесь[343].

Я сел, и прошло уже полночи, а на меня так никто и не посмотрел. Люди играли, и игра приковывала все их внимание, там шла нешуточная игра на золото. Я первый раз наблюдал такое и был озадачен. Мне казалось очень странным, когда князь Черкасский, прямо так, как сидел, запускал руку в карманы и кидал полные пригоршни на стол, а люди напротив или придвигали это себе, или пересчитывали и еще больше клали поверх, у меня от этого блеска разболелись глаза. Наконец, мне опротивела эта безынтересная для меня игра, уставший и истощенный дорогой, я хотел спать и едва стоял на ногах, все продолжая молчать, на своем месте. Я посмотрел на свои часы, был час ночи с чем-то, когда внесли чай и разные кушанья. В это время князь, пока я, получивший приглашение присоединиться, принимал участие в трапезе, расспросив меня о том, что происходит в Тырново, сказал мне вновь зайти к нему утром в 9 часов. Я раскланялся и вышел. Я едва дотащился до дома попа Стефана, где уже все спали, и тоже укутался в шубу в углу софы, где оставил свои вещи.

Как я спал, не знаю, но, как только я встал, первой моей заботой стало проведать лошадь. Она, благодаря казакам, была хорошо размещена, ее покормили вместе с остальными, и она жевала сено. Наверх к офицерам я не поднимался, чтобы не опоздать, и направился прямиком к князю Черкасскому, нашел его, тот дал мне послание для князя Хилкова[344], коменданта города, и рекомендовал мне встретиться с ним. Я поехал его искать, мне указали, что он в монастыре. Многих я спрашивал, никто не мог мне ничего сказать. Наконец, один одетый в партикулярное платье темноглазый человек, шедший по улице, услышал, как я спрашиваю одного солдата, и обратился ко мне, говоря, что князь находится в монастыре. Он говорил мне это по-валашски, и потом я понял, что это был господин Катарджа, румынский посланник.