Русское дворянство времен Александра I

Это предложение тесно сочеталось с целью министерства духовных дел и народного просвещения, созданного в 1817 году под руководством А. Н. Голицына, бывшего обер-прокурора Святейшего Синода и известного мистика. Министерство отменило многое из того, что было плодами реформ образования, проведенных в начале царствования Александра I[295]. Аналогичным образом, в анонимной статье «О вредном духе нашего времени», написанной примерно в то же время, что и статья Кутузова, автор жаловался, что иностранцы заражают и развращают молодые русские умы и что Московский университет является проводником для якобы «вредного духа». Автор предупреждает об опасностях образования: чтение книг и разных сочинений без способности «познать настоящий их смысл» приведет к тому, что «станут судить и мнения свои излагать о предметах выше их круга», и заключает, что «нет зла, которое бы было опаснее для такой великой, сильной, могущественной и не удобопоколебимой настоящею своею верностию и любовию подданных к Государю своему Державы, как распространение народных училищ и университетов»[296]. Такие взгляды нашли бы сторонников в окружении Александра. Например, реакцией А. Х. Бенкендорфа на признаки беспорядков в вооруженных силах, особенно в гвардейских полках, было предупреждение царя в 1821 году, что офицеры-кадеты должны прекратить «посещать частно преподаваемые курсы, особенно политических наук», которые могут нанести «величайший вред»[297].

Но вскоре еще более деструктивные взгляды на этот вопрос повлияли на впечатлительного Александра I, и результаты его образовательной реформы имели ужасные последствия для будущих перспектив дворянства. 2 ноября 1823 года М. Л. Магницкий написал императору о состоянии народного образования, которое, по его мнению, находилось в тяжелом положении, так как большая часть его составляла «заговор на Бога и царей». Он предупредил, что там, где есть конституции, там «свобода книгопечатания, или, что одно и то же, беспрепятственное волнение и необузданность мнения общественного, т. е. труба для глаголов князя тьмы». В своем письме Магницкий осудил немецкого философа Фридриха Шеллинга как «систематического и глубокого врага Бога», который требует от правительства терпимости к интеллектуальной свободе университетов. Осудил он и «разрушительную философию» Иммануила Канта, от которой, наряду с другой немецкой, английской и французской философией, российская система образования должна была очиститься. Он призвал к разработке плана народного воспитания, должным образом регулируемого правительством «по четко определенным направлениям», который должен охватывать все классы государства, включая как мальчиков, так и «необходимо» девочек. Предвосхищая формулировку С. С. Уварова официальной народности в царствование Николая I, Магницкий настаивал на том, что «православие и благоговение к помазаннику Божию должны быть основанием русского народного воспитания»[298].

Сам Магницкий продемонстрировал, что «нет ничего легче», по его собственным словам, чем внедрить эту систему, «очистив» Казанский университет, куратором которого его назначил Голицын, и дав волю своему ревностному другу Д. П. Руничу в Санкт-Петербургском университете. Рунич сменил С. С. Уварова на посту его куратора в 1821 году, всего через два года после издания университетского устава. Все это резко контрастировало с совсем недавним основанием Царскосельского лицея (в 1811 году) и Санкт-Петербургской публичной библиотеки (в 1819 году), но, конечно, действия Магницкого и Рунича соответствовали контексту аракчеевщины. Поэтому неудивительно, что дворянство продолжало враждебно или в лучшем случае равнодушно относиться к культуре и образованию, учитывая, что правительство и его официальные лица, казалось, делали то же.

Согласно одному источнику того времени, дворянство мало пользовалось Публичной библиотекой в первые годы после ее открытия:

Скажем несколько слов и об интеллектуальной жизни тогдашней публики, которая совершенно игнорировала Публичную библиотеку. Вот что пишет О. А. Пржецловский о библиотеке в 1820‐х гг., когда ею управлял А. Н. Оленин: «Для получения желаемой книги вы записывали ее на авось, и также на авось искал ее в этом хаосе дежурный библиотекарь. Если вы вообще были счастливы в азартных играх, то дня через три-четыре получали желаемую книгу, не то библиотекарь предлагал вам другую из того же отдела литературы и наук, найденную вместо требуемой»[299].