Русское искусство

Однако едва ли было под силу ремесленнику справиться с такой сложной картиной, как этот портрет. Если в нем нет блестящего мастерства, то все же видна опытная и уверенная рука человека, много возившегося с портретной живописью, чего про Лопуцкого сказать никак нельзя. За все время его службы мы только один раз встречаем в документах указание на исполненную им «парсуну» царя, и то в самом начале его карьеры. Едва ли можно сомневаться в том, что ему бы чаще перепадали столь ответственные поручения, если бы он заявил себя в этой области искусным мастером. С другой стороны, мы имеем определенное указание на какие-то недочеты его именно в деле «живописного мастерства». В начале 1667 года, еще при жизни Лопуцкого, на службу в Оружейную палату был принят новый иноземец, Даниил Вухтерс (Данило Вухтер). Как только он появился здесь, ученики Лопуцкого подали в Оружейную палату заявление, в котором просили отдать их в учение Вухтерсу, ссылаясь на то, «что их мастер Станислав Лопуцкий живописному письму не учил, только их выучил по дереву и по полотнам золотить». Палата потребовала у Лопуцкого объяснения, и он дал очень уклончивый ответ: «Ивашко Безмин и Доронка Ермолин по научению его Станиславову всякие живописные дела по образцу делают и по дереву и по холсту и по тафтам и по камкам золотят и по золоту всякие притчи и травы росписывают, только не пишут лиц по живописному, тому не учены, а и лица пишут, только не по живописному». 1 марта 1667 года начальник Оружейной палаты, боярин Хитрово, велел Вухтерсу согласно царскому указу «для всяких живописных дел быть в Оружейной палате и к вере привесть по их закону, а у Лопуцкого взять учеников и отдать ему и велеть учить живописному делу и к неделе святые Пасхи сделать ему в поднос на полотне живописным мастерством что доведется, а как он мастерства своего дела объявит, и в то время ему о государеве жалованье о месячном указ будет». 1 сентября 1667 года Вухтерс представил в Оружейную палату свою первую картину – «по полотну Пленение града Иеросалима». Хитрово, «смотря того письма», приказал Вухтерсу «дать жалованья месячного корму по 13 рублев на месяц и велеть ему дела делать беспрестанно, чтоб корм не даром давать. А что он писал Пленение града Иеросалима с полным образцом, и за ту его работу дать месячный корм… A ныне писать ему около государевых лучших шатров двор по полотну из книги Александрии. А иным живописцам в корму выдача не в образец, для того что тот мастер живописец свидетельствованный и пишет живописное письмо самым мудрым мастерством».

Ясно, что искусство Вухтерса было признано совершенно исключительным. Голландец по происхождению, он прибыл в Москву, как видно из его челобитной, поданной им в феврале 1667 года, задолго до принятия его на службу. «Служил я иноземец и бывал во многих монархиях и в великих государствах и работишкою своею служил и монаршеская милость ко мне была за мою работишку. И услыша я иноземец от своей братье твою пресветлую неизреченную милость и многомилостивое и похвальное жалованье к моей братье, к мастеровым людем, выехал я… на твое имя Свицкого короля с великим послом Бент Горном, и жил я по се время на Москве у сродичей своих, и здеся на Москве женился. И ныне я, похотя твоей царской милости себе получить и мастерство свое оказать, похотел тебе поработать, а мастерство мое живописное парсуны и иных бибильских историй в человека величеством, да как в иных государствах ведется посольское воображение полотенным письмом. Вели государь меня в свою службу принять». На словах Вухтерс заявил, что он «Станислава Лопуцкого всякие живописные дела делает лучше, не токмо его Станислава, но и прежнего живописца Ивана Детерса всякие живописные дела делает лучше»[504].

Таким образом, в тот промежуток времени, когда был написан затейливый портрет патриарха Никона, в Москве был только один иностранный мастер, которому подобная задача была под силу, – Даниил Вухтерс. В то время он не состоял еще на службе и был занят частными заказами. Весьма вероятно, что именно на него пал выбор опального патриарха, пожелавшего оставить потомству не простую «парсуну», а целую картину, которая изображала бы его во время проповеди среди сподвижников и учеников. Царского живописца Лопуцкого он, конечно, не позвал бы для этой цели. Вся живопись портрета говорит за принадлежность его голландской школе. Он изобличает в авторе большое умение, свидетельствуя о таких знаниях, каких в тогдашней России, конечно, не было. Некоторые головы левой стороны, например голова юного Германа, прямо прекрасны. По-видимому, Вухтерс недолго прожил в Москве, ибо о его деятельности сохранилось очень мало сведений и неизвестен даже год его смерти.