Русское искусство

Все эти иностранцы писали, конечно, для своих московских церквей иконы и изображения, соответствовавшие их религиозному представлению. Русские иконописцы видали их и в свою очередь стали вносить в иконопись совершенно новые мотивы и приемы, не только невиданные дотоле, но иной раз и прямо несогласные с общепринятыми в России религиозными представлениями. Таковы сюжеты «Песнь песней», «Отче наш», «Коронование Богоматери» и много других. Эти новшества, как всякие новшества во все времена, разделили людей на два враждебных лагеря: одни всячески проклинали их, другие, напротив, одобряли. Недовольные возмущались новой модой писать Богородицу с непокрытою главою и даже стоящею на луне, Всемилостивого Спаса с державою в руке по латинским и лютеранским образцам[516]. В своей духовной грамоте патриарх Иосиф завещает: «еже бо иконы Богочеловѣка Исуса и Пречистыя Богородицы и всѣх святыхъ заповѣдали… съ латинскихъ и нѣмецкихъ соблазненныхъ изображенiй неподобственныхъ по своимъ похотямъ церковному преданiю развратно отнюдь бы не писать, и которыя гдѣ въ церквахъ неправославныя, тыя вон износити»[517].

Патриарх Никон через своих людей всюду, даже из домов знатнейших московских сановников, отбирал иконы, писанные по образцу западных картин, приказывал выкалывать глаза этим иконам и в таком виде носить их по городу, объявляя царский указ, угрожавший строгим наказанием всякому, кто осмелится впредь писать подобные иконы[518]. По распоряжению патриарха Иоакима бирючи всенародно объявляли на торговых площадях, чтобы «на бумажныхъ листахъ иконъ святыхъ не печатали и нѣмецкихъ еретическихъ не покупали»[519].

Но никто так сильно не возмущался западным влиянием на русскую иконопись, как знаменитый защитник старинных обрядов, протопоп Аввакум Петров. «По попущенiю Божiю, – пишет он, – умножишася въ нашей русской землѣ иконного письма неподобного изуграфы. Пишутъ Спасовъ образъ Еммануила – лицо одутловато, уста червонная, власы кудрявая, руки у мышцы толстыя, тако же и у ногъ бедры толстыя, а весь яко нѣмчинъ брюхатъ и толстъ учиненъ, лишь сабли той при бедрѣ не написано… А все то кобель борзой Никонъ врагъ умыслилъ будто живыя писать. А устрояетъ все по фряжскому сирѣчь по нѣмецкому. Вотъ и никонiане учнутъ писать Богородицу чревату в Благовѣщенье, яко и фрязи поганые. А Христа на крестѣ раздутовата: толстехонекъ миленькой стоитъ, и ноги тѣ у него что стульчики. Охъ, охъ, бѣдная Русь! чего то тебѣ захотѣлось нѣмецкихъ поступковъ и обычаевъ»[520].

Однако новое направление в иконописи находило себе и горячих защитников. Очень интересным в этом смысле памятником является послание изографа Иосифа Володимирова своему другу иконописцу Симону Ушакову. В этом послании Володимиров восстает против отсталых взглядов на искусство, высказанных в одной из бесед в доме Ушакова сербским архидиаконом Иоанном Плешковичем. «Неужели ты скажешь, – пишет изограф, обращаясь к Плешковичу, – что только одним русским дано писать иконы?» Иноземцы, по мнению Иосифа, пишут все лица и сцены «будто живые изображения», а на древних русских иконах молодые лица изображены сухими и старообразными. Важно не то, кому принадлежит то или иное художественное произведение, а лишь то, прекрасно оно или уродливо. Вполне православный в своих убеждениях Володимиров возмущается при одной мысли об оскорблении благочестивого чувства безобразием.

И. Грабарь

А. Успенский

XIII. Симон Ушаков и его школа

Как ни велико было число противников западных – «фряжских» икон, сторонников их было еще больше, и русская иконопись быстро приближалась к концу. Тот медленный, почти незаметный в своей постепенности ущерб, который судьба готовила великому древнерусскому искусству и который привел новгородскую икону к раннемосковским и строгановским письмам, теперь в работах царских иконописцев и живописцев сразу обозначился совершенно ясно. С ними кончилась русская «иконопись», но русская «живопись», о которой иным из них как будто грезилось, не с ними началась.