Русское масонство. Символы, принципы и ритуалы тайного общества в эпоху Екатерины II и Александра I

11. Есть у братьев привычка, которая не менее вредна, как и списывание актов, о коем было упомянуто в 2-м пункте. Привычка сия состоит в том, чтоб брать и давать списывать пьесы и книги орденские кому бы то из братьев ни случилось. Она вредна потому, что одному руководствующему или председание в степени имеющему брату может быть известно расположение младшего брата, какому расположению сообразуясь должно давать пьесы и книги. Учение орденское не может иначе преподаваемо быть, как в порядке, а сей разделяет братьев на два класса: на поучающих и на учащихся. Ссуда пиесами и книгами питает только любопытство суетное и хвастливость. Обе сии слабости таковы, что могут заградить надолго и даже (чего Боже сохрани) навсегда путь к достижению искомого света. А потому и должно от сей привычки как себя, так и других братьев остерегать, вменив себе непременною обязанностию оказывать любовь, снисхождение и нелицемерное смирение всем ближним, а особливо братьям, какой бы связи, системы или звания ни были, но учить и учиться только тех и с теми, кого и с кем Божий промысл соединил нас теснейшими узами братского дружества.

12. Наконец, если б по неисповедимым судьбам Божиим последовало снятие наложенного на масонские ложи запрещения, то и тогда для братьев, к союзу нашему принадлежащих, должны все сии правила служить основанием к открытию иоанновских и шотландских лож, по истинным актам.

Если же, по каким бы то ни было причинам, не позволено было бы по актам сим работать или потребовано было бы подчинение какому-либо масонскому начальству, порядку нашему не принадлежащему, тогда в действиях таковых никому из нас участия не принимать, а оставаться всем нам в настоящем положении и в тишине спокойно продолжать занятия наши, имея всегда в предмете сказанное у Матф. VI. 33: «Ищите во первых царствия Божия и правды Его, и все сие приложится вам».

10 сентября 1827 г.

На этом останавливаются наши документальные сведения о русском масонстве. Мы не знаем, как и с каким характером оно существовало потом в русском обществе, что делалось и в том кружке, в котором составилось приведенное сейчас постановление, – к нам доходили только неясные указания и предположения о том, что масонство имело у нас своих адептов до самого последнего времени. Не касаясь вовсе этого последнего предмета, не подлежащего нашему, чисто историческому интересу, мы позволим себе упомянуть только, что в некоторое подтверждение этих указаний могла служить нам одна, случайно встретившаяся новая коллекция рукописей мистического содержания. Эта рукописная коллекция, заключающая до 12 томиков, состоит из сочинений, которые составляли в прежнее время обычную принадлежность масонской библиотеки. Это отдельные сочинения, отрывки, выписки, где мы находим некоторые сочинения Якова Бёма, извлечения из Пордеча, госпожи Гюйон, Пуаре, из жизнеописания госпожи Буриньон, из Таулера, краткую церковную историю и отрывки из большой церковной истории Готтфрида Арнольда (писателя, очень уважаемого пиетистами), «Речения философские» Югеля, мистический комментарий на Библию, наконец, отрывки из наших церковных мистических сочинений. Между прочим, к истории масонско-мистической литературы прибавляется здесь факт, что в этих рукописях находится новый перевод одного сочинения Я. Бёма, De Tribus Principiis, сделанный по французскому изданию 1802 г.[230]: этот перевод, деланный в 1853–1856 гг., есть, вероятно, самый новый из многочисленных переводов этого писателя, составлявшего высший авторитет масонского мистицизма. Наконец, в одном томике этой коллекции, записной книге, веденной в конце тридцатых и в сороковых годах, рядом с многочисленными выписками указанного рода разбросаны личные заметки, где упоминаются пиетистические беседы с каким-то наставником, упоминаются (в 1843) «связи», продолжающиеся «около двадцати лет», называется Витберг, как известный человек этого рода благочестия и т. п. Характер мнений, который можно наблюдать по этим выпискам и немногим личным заметкам, рассеянным в рукописи, совершенно соответствует тому суровому, аскетическому, даже мрачному пиетизму, какой мы имели случай видеть в «орденском учении» Поздеева и вообще последних розенкрейцеров.

Едва ли в этих «связях» и этом чтении не сказывались последние следы мистического масонства, процветавшего у нас в царствование Александра I.

II Homunculus

Эпизод из алхимии и из истории русской литературы

Во второй части «Фауста», в первых сценах второго акта, действие происходит в прежнем ученом кабинете Фауста. Пораженный видением Елены, Фауст впал в бесувствие. Мефистофель осматривается в давно заброшенном кабинете, где сохранилась обстановка их первого знакомства; он звонит в колокол, и на звон, от которого дрожит галлерея, приходит помощник (famulus) Вагнера; Мефистофель заводит речь об его господине, который в отсутствие Фауста продолжал работать и стал знаменитым ученым. Мефистофель спрашивает: