Русское масонство. Символы, принципы и ритуалы тайного общества в эпоху Екатерины II и Александра I

Приведенные нами тексты, по всей вероятности, не представляют собой подлинного обряда собственных каменщиков, как он существовал в старые времена до Великой ложи. Можно легко предположить, что преобразователи масонства, расширившие смысл старого обычая людей одного ремесла до целого общественного учреждения, произвели и здесь обобщения, какие можно замечать в «Конституциях», – но за всем тем едва ли сомнительно, что первый старинный смысл и источник лекции есть именно обычай, легенда и мораль средневекового цеха. Ее символы, уподобления, нравственные правила, послужившие вспоследствии для целой системы масонской мистики, очевидно, шли первоначально не дальше того, что говорится в них прямо, в этом содержании было много светлых и человечных идей, которые могли получить более широкое значение и более возвышенные применения. Преобразователи только воспользовались этими формами.

Настоящий вид приведенного нами ритуала сохраняет черты старого содержания, во многих случаях, вероятно, буквально. Если мы сравним «Конституцию» и «лекцию», особенно первую, с такими памятниками, как отысканные масонскими историками «Уставы немецких каменотесов в Страсбурге» 1459 г. и другие подобные цеховые документы каменщиков XV и XVI вв., мы найдем в них весьма любопытные указания, подтверждающие их историческую связь. В этих уставах правила каменщиков изложены в чисто специальном цеховом смысле, и по сравнению с ними мы можем наглядно судить о том, насколько «Конституции» должны были сохранить старое содержание: здесь те же самые порядки, то же чиноначалие, те же отношения между людьми ремесла и те же заявления о дружелюбии. Как естественно в людях цеха являлась не только ремесленная, но и нравственная связь и солидарность, можно видеть из сравнения этих цехов с нашими артелями, даже в их нынешней форме. В «Постановлениях» артелей, напечатанных Н.В. Калачовым при его исследовании о русских артелях, мы не раз встретим тот же самый тон отношений и то же присутствие нравственных требований между членами общества. И здесь точно так же новик принимается в общество за поруками, как масон-кандидат должен быть представлен ручающимся за него братом; равные и справедливые отношения также выполняются между членами, от которых требуется верность и честность; артель точно так же имеет свой: суд над членами и приговаривает их ко взысканиям по общему приговору; точно так же членам артели предписывается доброе обращение; такая же заботливость о хорошей службе «господам хозяевам»; такое же обязательство «не возвышаться один перед другим старшинством или званием… не заводить ссор, удерживаться от непристойных выражений», «не заводить с артелью ни в каком случае никаких споров по судебным местам», наконец, старание вести всю работу «добропорядочно и дружелюбно, чтобы заслуживать доброе имя», одним словом, в том же роде, как мы читали в «Конституциях». К этому цеховому характеру отношений надобно только прибавить легенду и обрядность. А легенда в Средние века была таким общим спутником бытовой жизни, что присутствие ее здесь не требует особенных объяснений. Как отдельные местности, сословия, промыслы имели свои священные предания или своих патронов между святыми, так патрональная легенда была и у каменщиков. Особенная исключительность их общества, которая характеризуется ложею, строго закрытой для профана, будет очень понятна, если мы представим себе действительных каменщиков и действительные обряды религиозно настроенного цеха, строившего «церкви и часовни», и вместе цеха-монополиста, который питал обычную корпоративную гордость своим искусством и ревниво оберегал себя и от конкурентов, и от непосвященных. Некоторые из масонских историков думали, что универсальность масонства, о которой говорит ритуал в обеих редакциях, выражает собой благороднейший и самый широкий идеал космополитической любви к человечеству; мы полагали бы, что подобного рода «универсальность» могла быть понята и проведена в принцип разве только Андерсоном и Дезагюлье, но что если она и упоминалась у старых каменщиков, то скорее ограничивалась только всем составом цеха, который принимал чужестранных братьев и оказывал им дружелюбие и помощь. В таком смысле, например, «Конституции» говорят о каменщиках всех стран, как членах одного общества, как рабочих одного высокого ремесла. И точно так же, как в «Конституциях» помощь брату не обязательна сверх возможности, так и в «уставах» эта помощь всегда оговаривается наивно высказываемым условием «если это не будет вредно мне самому и моему семейству».