Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.

Примечательно, что ключевые строки славословий поданы в совершенно несуразной, корявой оболочке (да еще с умышленной ошибкой в ударении в слове «чудо») — что скорее всего является горькой сатирой, скрытой пародией на соответствующие идиотические образы, заполонившие страницы всех печатных изданий эпохи. Итак, что бы ни имел в виду сам автор при написании «Оды», профетический дух водил его пером, наполняя славословия странным подтекстом.

С позиций эстетики Большого стиля «Ода» выглядит вполне пристойно. В ней соблюдены все условности и нормативы жанра — разумеется, с поправкой на эпоху и авторскую индивидуальность. У цензора советского розлива, как и у массового читателя, привычного к подобным славословиям, она не должна была вызвать подозрений. Едва ли мог что-то заподозрить и сам эпический герой, не склонный к анализу сложной поэтики. Однако, прочтенная истинным интеллектуалом, ценителем изящной словесности, «Ода», вышедшая из-под пера Мандельштама, неизбежно должна была восприниматься как гротеск, как тонкая пародия на все произведения данного жанра, заполонившие литературный мир, как скрытый дерзкий вызов, как изощренная издевка над сложившимся в стране культом личности и всей системой культурных ценностей. Так она читается и сегодня.

Был определенный риск в том, что и среди цензоров может попасться интеллектуал, способный уловить подтекст неумеренных восхвалений, но доказать «виновность» поэта он был бы, вероятно, не в силах. Возможно, Мандельштам начинал писать свою «Оду», намереваясь всего лишь откупиться от преследователей, но профетическое шестое чувство не позволило ему ограничиться пошлым панегириком тирану. Он, любитель изощренных эпиграмм, должен был сочинить «Оду» с двойным дном — и сочинил. Не исключено, что до адресата все же дошел истинный смысл стихотворения, и это ускорило развязку. Тиран даровал поэту мученический венец и обрек на посмертную славу.

14. Охранная грамота

Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее.

(Марк,8: 35.)

Борис Пастернак, долее всех старавшийся держаться в стороне от бурь эпохи и хранивший лояльность власти, все же был настигнут Возмездием в конце жизненного пути, когда менее всего ожидал этого. Тем самым неожиданно подтвердилось его собственное невольное пророчество, прозвучавшее за тридцать лет до беспощадной травли Нобелевского лауреата:

Напрасно в годы хаоса
Искать конца благого.
Одним грешить и каяться.,
Другим — кончать Голгофой.

(«Лейтенант Шмидт», 1927)

Но ведь это он, Пастернак заявлял еще в юные годы о своей готовности претерпеть крестные муки, уготованные ему родной страной. Умышленно уклонявшийся от политических свар, всегда мысливший себя прежде всего служителем муз, Пастернак эпохи Гражданской войны тем не менее охотно вмещает свое лирическое Я в страдальческую рамку, примеряясь к ореолу страстотерпца:

Я горжусь этой мукой. — Рубцуй!
По когтям узнаю тебя, львица.

Про родню, про моря. Про абсурд

Прозябанья, подобного каре.
Так не мстят каторжанам. — Рубцуй!
О, не вы, это я — пролетарий!..

(«Я их мог позабыть…», 1921)

Жизнь принесла поэту немало невзгод, но те нравственные муки, на которые он обрек себя, были, бесспорно, плодом свободного выбора. Плененный миражами светлого будущего, он предпочитал закрывать глаза на страдания соотечественников, витал в эмпиреях и спускался на грешную землю, лишь чтобы восславить строительство нового общества. Пастернак был или по крайней мере старался быть одним из активнейших создателей мифа о земном рае, СССР, в годы сталинского «великого перелома»:

Ты рядом, даль социализма.
Ты скажешь — Близь? — Средь тесноты,
Во имя жизни, где сошлись мы, —
Переправляй, но только ты.

Ты куришься сквозь дым теорий,

Страна вне сплетен и клевет,
Как выход в свет и выход к морю,
И выход в Грузию из Млет.

Ты край, где женщины в Путивле

Зегзицами не плачут впредь,
И я всей правдой их счастливлю,
И ей не надо прочь смотреть.

(«Ты рядом, даль социализма»)