Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Собираясь «спину искусства размять, расправить», Маяковский провозглашает крестовый поход против классики, чтобы расчистить место для себя и своих присных. (Тот факт, что сам он классику любил и ценил, ничего принципиально не меняет.) Этот беззастенчивый призыв к разрушению в эпоху всеобщего одичания и реально наметившегося тотального уничтожения классической культуры (так, с благословения большевиков, были уничтожены практически все сокровища усадебных библиотек и музеев, монастырей и церквей, множества дворцов, не говоря уж о личных библиотеках и коллекциях) звучит беспрецедентным цинизмом. Историк сегодня вряд ли точно определит вклад Маяковского и его единомышленников в дело разрушения русской культуры, но вклад этот весьма и весьма значителен. Может быть, взбунтовавшиеся крестьяне и не читали Маяковского, но можно не сомневаться, что его читали и почитали красные комиссары, повторявшие с восторгом «Ваше слово, товарищ маузер!» и благославлявшие погром культуры во имя «светлого будущего»:

Характер различен.
За целость Венеры вы
готовы щадить веков камарилью.
Вселенский пожар размочалил нервы.
Орете:
«Пожарных!
Горит Мурильо!»
А мы —
не Корнеля с каким-то Расином —
отца. —
предложи на старье меняться, —
мы
и его
обольем керосином
и в улицы пустим —
для иллюминаций.

(«Той стороне», 1918)

Приведенное выше стихотворение часто и с удовольствием цитировалось советскими критиками как пример «решительного разрыва с прошлым». Эта удивительная проповедь возведенного в культ вандализма пришлась бы по душе разве что Нерону. Хотя апостолы христовы тоже в свое время призывали к низвержению идолов и благодаря их стараниям изваяния римских божеств надолго погрузились во мрак забвения, никто из них не предлагал крушить дворцы во имя будущего, рушить гениальные творения скульпторов и жечь содержимое библиотек. Тем более никому из римлян не могло прийти в голову проповедовать тотальное уничтожение старой римской культуры в дни нашествия варваров на Вечный город. И заметим, никто из литераторов дореволюционного поколения в своих суждениях о настоящем и будущем революционной России даже отдаленно не приближался к программным требованиям Маяковского. Этим некрофильские заклинания во имя новой жизни, напоминают молитву ацтекского жреца, приносящего сотни и тысячи дымящихся человеческих сердец в жертву богу Солнца:

Мы смерть зовем рожденья во имя.
Во имя бега.
паренья,
реянья…

(Там же)

Точно с таким же сладострастным и воинственным пафосом Маяковский пишет о грядущей судьбе всего враждебного его религии мира:

Будет день!
Пожар всехсветный,
чистящий и чадный.
Выворачивая богачей палаты,
будьте так же.
Так же беспощадны
в этот час расплаты!

(«Сволочи», 1922)

Если поинтересоваться, за какие именно грехи поэт призывает громы и молнии на головы всего маломальски обеспеченного населения земного шара, то выяснится, что речь идет о голоде в Поволжье, спровоцированном жестокими продразверстками, продовольственной политикой большевистских диктаторов. Но об этом поэт, одержимый апостольским пылом, даже не вспоминает. Для него существует только одна правда — ленинская. Сегодня, когда мы знаем людоедскую изнанку этой правды, послания апостола Владимира тоже воспринимаются по-иному.

В поэме «Хорошо», в стихотворениях «Разговор с товарищем Лениным», «Ленинцы» и во многих других Маяковский дает нам примеры адресованных грядущим поколениям агиографических сочинений нового образца, заложивших основу социалистического «большого стиля». Именно в таком жанре (хотя и не столь талантливо) писались мириады стихов о товарище Сталине, о товарище Мао Цзедуне, о товарище Ким Ирсене и о многих других «вождях мировой революции».

Я себя
под Лениным чищу,
чтобы плыть в революцию дальше….

Из книг Маяковского пришли в советскую пропаганду десятки клише типа «Мы говорим партия — подразумеваем Ленин», «Ленин и теперь живее всех живых!» и т. п. Миллионы школьных сочинений, тысячи университетских курсовых, сотни дипломов и диссертаций на тему «Образ В. И. Ленина в творчестве Маяковского» дают достаточно полное представление о художественных особенностях этих произведений. Сегодня пришло время взглянуть на лениниану Маяковского, проложившую путь прочим ленинианам и сталинианам, как на сочинения апокрифического и агиографического жанра, как на последнее звено в цепи российской профетической поэзии, подвергшейся сильнейшей мутации и перешедшей в свою противоположность.

Владимир Ленин (Ульянов)