Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Основной целью власти была унификация и гомогенизация мировоззрения творческой элиты без различия предшествующих убеждений на базе сталинского марксизма — даже если в действительности взгляды участников процесса были диаметрально противоположны. Власти были нужны свои мастера слова, кисти и резца, свои певцы и свои «пророки». Те, кто соглашался на сотрудничество, могли рассчитывать на снисхождение. Инкорпорировать признанных матеров в массу «советской интеллигенции» было одной из важнейших задач сталинской культурной революции — и эта задача была в целом успешно выполнена. Одни писатели отправлялись во главе с Горьким на Беломорканал, чтобы затем воспеть в стихах и прозе грандиозные свершения рабов ГУЛАГа, другие делали то же самое в тиши кабинетов.

Размышляя в своей книге «Судьба России» о позиции деятелей культуры, которые стояли перед дилеммой «физическая гибель или моральная», Вадим Кожинов справедливо заключает: «Однако именно и только так обстояло дело в любую эпоху, отмеченную наиболее высоким накалом духовной культуры. Незадолго до расстрела П. А. Флоренский просто, но проникновенно написал об этом: „Удел величия — страдание… Так было, так есть и так будет… Ясно, что свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонениями. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания“» (^‹102>, с. 186). В подтверждение этого тезиса писатель приводит список имен — от Сократа и Данте до Томаса Мора, Шенье и Лавуазье. Сюда, естественно, следует добавить и весь мартиролог христианских мучеников, и великое множество известных имен, к христианству вовсе не причастных.

Конечно, как максиму Флоренского, так и рассуждения Кожинова о неизбежности страдания — этот извечный тезис русского кенотизма — легко оспорить. В сущности, число философов, писателей и художников, не испытавших гонений и не подвергшихся казни, превышает число гонимых и замученных во много раз. В некоторых странах — например, в Японии — мыслителей, художников и поэтов вообще практически никогда не преследовали, за исключением тех редких случаев, когда последние слишком активно вмешивались в политику. В современной Европе и Америке жребий мыслителя и поэта тоже отнюдь не трагичен. Таким образом, страдание, гонения и смерть не являются обязательными следствиями «бескорыстного дара». Но бывают переломные эпохи, когда вопрос «с кем вы, мастера культуры?» встает в полный рост. В такие эпохи каждый человек, и в первую очередь Художник, неизбежно должен сделать выбор между добром и злом, правдой и ложью, приняв моральную ответственность за все. И тогда платой за выбор может стать страдание, гонение, смерть или чужбина. Увы, далеко не всегда художник оказывается готов к борьбе, а тем более к гибели, что и продемонстрировала история российской культуры в минувшем веке.

Да, творческая интеллигенция принуждена была выбирать между Сциллой большевистской диктатуры и Харибдой изгнания. Многим казалось, что выбор этот временный, и при необходимости все можно будет поправить, пересмотреть, переиграть. Действительно, такая возможность представилась вскоре после окончания Гражданской войны, когда граница еще не была закрыта на замок, а из России пароходами высылали университетскую профессуру. Тот, кто не уехал, сделал выбор окончательно и навсегда — выбор в пользу сотрудничества с тоталитарной властью, которая не признавала ни критики, ни оппозиции своим действиям. Сущность этой власти проявилась сразу же после переворота, и вскоре история тысячекратно подтвердила правильность наихудших опасений.

А затем пришло Возмездие. Здесь, видимо, можно говорить о том самом блоковском Возмездии, божественном возмездии за измену делу гуманизма, за поддержку — пусть временную и невольную — бесовских сил насилия и террора. Ведь речь шла о свободе слова (окончательно отобранной с закрытием всех оппозиционных печатных органов в мае 1918 г.) и свободе совести, не говоря уже о прочих гражданских свободах, которыми приказано было поступиться во имя абстрактной коммунистической идеи.