Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

«Апокалиптика» русской литературы, как наименовал это явление В. Розанов, не может не поражать явным несоответствием романтических чаяний лучших умов русского Ренессанса с той катастрофической, поистине апокалиптической реальностью, которую явил российскому обществу беспощадный двадцатый век. Сегодня можно с грустью констатировать, что Блок, Белый, Вяч. Иванов, Мережковский и прочие барды Апокалипсиса, всерьез жаждавшие для России «очистительного Страшного суда», оказавшись в плену искусственно измышленного мифологического архетипа революции, были поражены священным безумием и не ведали, что творят. Современные работы по биоэнергетике доказывают способность идей, оформленных в виде заклинаний, влиять на энергетическое поле отдельного человека и всей сложной энерго-информационной системы, какой является общество. Поэзия, особенно гражданская лирика, как и песня, представляет собой разновидность сильнодействующих заклинаний, к тому же размноженных типографским способом. Вполне возможно, что стихотворение Блока или Белого несло в себе не меньший энергетический заряд, чем зажигательная ленинская статья.

Конечно, они не могли сопоставить силу своих заклинаний с масштабом грядущих бедствий. Так, наверное, сибирский шаман в 1908 г. собирался камланием всего лишь испросить у богов побольше кедровых орехов в родной пади, а накликал тунгусский метеорит, который выжег тайгу на две тысячи квадратных километров.

Для российских писателей, с их необъяснимой тягой к личному самопожертвованию и тенденцией к жертвенности коллективной, Апокалипсис обладал колоссальной притягательной силой. Под знаком Апокалипсиса формировалось сознание целых поколений русской интеллигенции. Скептик Чаадаев за много десятилетий до Блока и Белого восторженно писал: «Мысль Апокалипсиса — не что иное, как необъятный урок, безусловно применимый к каждому мгновению бесконечного времени, ко всему тому, что изо дня в день происходит вокруг нас. Ежедневно слышатся раздающиеся оттуда ужасные голоса; ежедневно мы видим страшные чудовища, которые оттуда показываются; мы постоянные свидетели скрежета машины мира, который в нем совершается. Словом, ежедневная, вечная, всемирная драма — вот чем является прекрасная поэма Св. Иоанна; и развязка этой драмы не такова, как в драмах, порожденных нашим воображением, но, согласно закону бесконечного, она продолжается вечно и начинается вместе с началом действия» (^‹216>, т. 1, с. 451).

Писатели и мыслители Серебряного века воспринимали само понятие Апокалипсис слишком литературно — как одно из великолепных по экспрессии яростных библейских пророчеств, не более того. Они черпали в апокалиптических образах вдохновение, иногда прилагая эти «литературные» образы к окружающему миру, наивно веря вслед за Чаадаевым, что Откровение говорит всего лишь об извечной драме бытия, а не о конкретных чудовищных бедствиях, грозящих их отчизне. Спорить об Апокалипсисе, использовать образы Апокалипсиса и мыслить категориями Апокалипсиса стало своего рода модой — особенно после того, как тезис об «апокалиптичности» русского мессианства был сформулирован философами: «Мессианизм русский, если выделить в нем стихию чисто мессианскую, — по преимуществу апокалиптический, обращенный к явлению Христа Грядущего и его антипода — антихриста. Это было в нашем расколе, в мистическом сектантстве и у такого русского национального гения, как Достоевский, и этим окрашены наши религиозно-философские искания. <…> В духовном складе русского народа есть черты, которые делают его народом апокалиптическим в высших проявлениях его духовной жизни» (^‹33>, с.360).

В годы между двумя русскими революциями Апокалипсис определенно воспринимался как аллегория грядущих революционных катаклизмов, которые должны были потрясти страну и мир, — но в эффектном эстетическом ореоле. Эсхатологическое восприятие истории, присущее многим русским мыслителям, от Бердяева до Шестова, до некоторого момента было разновидностью игры — вызовом Провидению, сверхъестественным силам, скрытно направляющим развитие природы и общества. Так, видимо, авторы бесчисленных голливудских боевиков о международном терроризме, невольно содействовали трагедии 11 сентября 2001 г. Радостная обреченность и оптимистическая уверенность в способности народа с честью преодолеть все испытания отличает тональность большинства сочинений философов и поэтов начала века.