Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Таким образом, перед читателем возникает еще один типично русский характер со всеми признаками «загадочной» русской натуры, развитие которого, по-видимому, обеспечивается исключительно огромным состоянием помещика и отсутствием социально-нравственных ограничителей внутри его поместной жизни. В чем состоит «нравственная чистота целой жизни» Прасковьи Ивановны в этих условиях, трудно сказать, в особенности тогда, когда мы видим чудовищные проявления ее своеволия по отношению не просто к человеку, но к родственнику — ее племяннику, отцу Сергея. Сложно говорить и о том, чем в таких условиях проявления «житейской мудрости» обеспечивается «довольство и богатство» крестьян, а также процветание имения. Во всяком случае то, что обозначается повествователем посредством зрения маленького Сергея Багрова, — это картины безнравственности и бесчинства многочисленной дворни, в которых запечатлена крайняя степень «тунеядства, своеволья и разврата».

Правда, Прасковья Ивановна не совсем отстранилась от усадебной жизни. Так, нечаянно наткнувшись на непорядки, она устраивала свой правеж. А если ей на глаза попадался пьяный лакей или какой-нибудь дворовый человек, она тут же приказывала отдать его в солдаты, а не годится — «спустить в крестьяне». Если же замечала нескромность поведения среди своих дворовых девок, то она отсылала провинившуюся в дальнюю деревню ходить за скотиной и потом отдавала замуж за крестьянина. Все это, безусловно, меры пресечения, хорошо и давно известные и мало говорящие о высоких нравственных качествах субъекта хозяйствования, как, впрочем, и о самой организации его, тем более что случаи личного вмешательства помещицы в жизнь имения были крайне редки. В остальном же «все вокруг нее утопало в беспутстве, потому что она ничего не видела, ничего не знала и очень не любила, чтоб говорили ей о чем-нибудь подобном»[407].

Становление мировидения будущего помещика Сергея Алексеевича Багрова происходит на этой весьма разношерстной и противоречивой основе усадебной жизни — как самого имения Багрова, так и иных имений, в которых ему приходится бывать в странствиях с семьей. Такое же, например, положение дел он застает и в богатом селе Никольском, принадлежащем помещику Дурасову. Мальчика поражает усадьба, дом помещика, напоминавший описания рыцарских замков или загородных дворцов «англинских» лордов. И внутри все было «так богато, так роскошно, что чурасовское великолепие могло назваться бедностью в сравнении с Никольским дворцом».

Однако некоторые эпизоды странствований по имению Дурасова заставляют вспомнить фонвизинского Скотинина, влюбленного в свиноводство. Дурасов также не преминул похвастаться свиньями, «каких здесь не видывали» и каких он «привез в горнице на колесах из Англии». Багровы увидели это чудо природы, помещенное в специальный дом. В нем «в передней комнате жил скотник и скотница, а в двух больших комнатах жили две чудовищные свиньи, каждая величиною с небольшую корову. Хозяин ласкал их и называл какими-то именами. Он особенно обращал внимание на их уши, говоря: „Посмотрите на уши, точно печные заслоны!“»[408]

При осмотре дурасовского имения свиней сменяют оранжереи с диковинными цветами, растениями, плодами. А затем взору мальчика явилось нечто, что и вовсе совершенно пришибло его. Гости оказались в «огромной, великолепной и очень высокой зале», где их усадили за роскошно убранный стол, подали стерляжью уху. И вдруг задняя стена зала зашевелилась, поднялась вверх, и гром музыки оглушил мальчика. «Передо мною открылось возвышение, на котором сидело множество людей, державших в руках неизвестные мне инструменты. Я не слыхивал ничего, кроме скрипки, … лакейской балалайки и мордовской волынки. Я был подавлен, изумлен, уничтожен…»[409]

Оркестр, с его восхитительным звучанием, сменили «две девицы в прекрасных белых платьях, с голыми руками и шеей, все в завитых локонах; держа в руках какие-то листы бумаги, они подошли к самому краю возвышения, низко присели (я отвечал им поклоном) и принялись петь. Мой поклон вызвал новый хохот у Дурасова и новую краску на лице моей матери…»[410].

Согласимся, что простодушие Багрова-внука отчасти напоминает нам взгляд Наташи Ростовой на впервые увиденную и услышанную ею оперу. Сознательно или нет, но простодушие мальчика, так смутившее его мать («Ты точно был крестьянский мальчик, который сроду ничего не видывал, кроме своей избы, и которого ввели в господский дом»), используется Аксаковым как естественная, не замутненная опытом точка зрения при взгляде на жизнь русской усадьбы, позволяющая увидеть как всю ее прозаическую унылость, так и гротесковое великолепие, подвигнувших, например, Гоголя и Щедрина к созданию их фантастических сюжетов. И именно эта среда воздействует на сознание мальчика, который, сопротивляясь всему нездоровому, сохраняет наивно-чистый взгляд на жизнь, соответствующий жизненной философии и мировидению самого автора.