Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Тулон? Аркольский мост? Нет. Потому что лицо князя Андрея обращается к небу. «Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками. „Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались… Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!..“»[538]

То, как произошло с князем Андреем его перерождение, будет раскрыто Толстым позднее. А пока перед нами описание самого феномена: князь Андрей, «прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, — что он не мог отвечать ему.

Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих»[539].

Этим эпизодом завершается первый том эпопеи, в котором наряду с прочим в противостоянии «живого» и «неживого», «мира» и «войны» намечены основные, существенно значимые для Толстого смыслы и ценности. В отличие от «околовоенного» произведения («Казаки») или сугубо военных «Севастопольских рассказов» в романе «Война и мир» жизнь и смерть исследуются автором в более широком, философском контексте. В своем повседневном бытии под смертью подразумевается все неподлинное, искусственное, фальшивое. Жизнь же изображается Толстым не только и не столько в своем органическом проявлении, сколько как духовные и нравственные богатство и цельность, идеальная полнота бытия. Именно в этих своих широких значениях жизнь и — как ее закономерное продолжение — смерть включаются Толстым в создаваемый им вариант русского мировоззрения в качестве фундаментальных оснований и ценностей.

* * *

Проблема смерти является одной из центральных во всем творчестве Л. Н. Толстого. Как точно отмечает А. А. Гусейнов, «встав перед необходимостью выяснить личное отношение к смерти, что для Толстого означало разумно обосновать смерть, выработать сознательное отношение к ней, то есть так обосновать и выработать такое отношение, которое позволяло бы жить осмысленной жизнью с сознанием неизбежной смерти, встав перед такой необходимостью, Толстой обнаружил, что его жизнь, его ценности не выдерживают проверки смертью»[540]. Вот почему, начиная работу над своим главным трудом жизни — романом «Война и мир», писатель формулирует в нем вопросы, которые в равной мере относятся и к его героям, и к нему самому.

Внимание к проблеме смерти обнаруживается Толстым на всем протяжении романа и в связи со многими его персонажами. Вот, например, князь Николай Болконский получает известие о вероятной смерти сына. Это «худшее в жизни несчастие», «непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь»[541]. И совсем по-другому, кажется, предполагая начавшуюся для любимого брата новую, неземную жизнь, воспринимает известие княжна Марья: «Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею»[542].

А вот как видит мертвую жену князь Андрей: «Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же самое выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном детском робком личике, с губкой, покрытой черными волосиками.

„Я вас всех любила и никому дурного не делала и что вы со мной сделали? Ах, что вы со мной сделали?“ — говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо»[543]. В этом восприятии Толстой отмечает еще одну важную черту исследуемой им смерти — ее принципиальную невписываемость в жизнь.

Смерть также является одним из главных предметов в частых размышлениях Пьера. Она не только вопрос всех вопросов, но и нечто, что снимает их в принципе. «Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем? — спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: „Умрешь — все кончится. Умрешь и все узнаешь — или перестанешь спрашивать“. Но и умереть было страшно»[544].