Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Встреча неживого с живым, как правило, губительна для живого. И только в том случае, когда неживое воссоединяется с себе подобным, также неживым, трагедии не происходит. Счастливы в браке ограниченно-рассудительная Вера Ростова и мелочно-ограниченный Берг. Удачен брак по расчету Бориса Друбецкого и Жюли. Удовлетворен жизнью Долохов, наслаждающийся управлением волей других людей, Анатоля Курагина в том числе. Искренне предан своим господам — Анатолю Курагину и Долохову — и счастлив полнотой своего «неживого» существования троечный ямщик Балага, любивший, как отмечает Толстой, «перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве». В повседневной, мирной жизни людей неживое, искусственное ведет постоянную войну с естественным, живым. И это тоже — авторская трактовка названия великого романа.

Вместе с тем отметим и еще одну традицию, присущую русской культурной мысли, столь ярко явленную Толстым. Традиция эта ведет начало от «мертвых» и «живых» душ великого Гоголя. Начавший ее великий автор «Ревизора» тем самым поставил перед многими поколениями русских мыслителей вопрос о сосуществовании, взаимодействии, в том числе — и о войне и мире — живого и мертвого начал в жизни каждого человека, в жизни общества. Но если у Гоголя «мертвые» души не только преобладают, но как бы и отделены от мира живых, а сам мир живых дан только в наметках второго тома поэмы, то у Толстого мы находим картину, во многих отношениях отражающую реальную сложность переплетений, контактов и взаимодействий живого и мертвого, в том числе и в пределах отдельных персонажей. В самом деле, какое — живое или мертвое — начало берет верх в князе Николае Болконском в его отношениях с княжной Марьей? И как мог воплощающий неживое начало Долохов, нежно любить свою старую мать и калеку-сестру? Нет вечного мира и вечной войны, а есть состояние «войны — мира» как формы жизни людей. Впрочем, у Толстого есть свои ответы на то, как обуздать вечную войну и установить среди людей вечный мир, о возможности которого страстно говорил Пьер с аббатом в салоне Анны Павловны Шерер.

Состояние «войны — мира», неживого с живым, раскрывается и посредством дальнейшего анализа переживаний Наташи после случившегося между ней и Анатолем Курагиным. Чувства Наташи в это время в чем-то сродни переживаниям князя Андрея, когда он, смертельно раненный, лежал и думал о жизни и смерти. Наташа тоже ранена. И это состояние «полу-жизни» рассматривается Толстым как результат свершившегося нападения смерти на жизнь. Смерть, как оказывается, не только приходит «в свой час», но способна совершать неожиданные и непредвиденные атаки на живое в самом расцвете сил. Что же переживает Наташа в это время?

«Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости… но она ни разу не смеялась так, чтобы из-за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в то время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна»[551].

Но кроме этого описания состояния «полу-жизни» Толстой делает и еще одно важное наблюдение, привлекая для него фигуру Пьера. Пьер — олицетворение толстовского нравственного начала — особенно важен в этой ситуации как своеобразный «контрольный объект», позволяющий четче увидеть аномалию, происходящую с Наташей. В особенности важно следующее замечание: «…Наташа чувствовала между собой и им в высшей степени ту силу нравственных преград — отсутствие которой она чувствовала с Курагиным…»[552] Нравственные преграды в отношениях людей, моральная цельность, развитое моральное чувство оказываются, таким образом, атрибутами жизни, обеспечивающими успешное противостояние человека неживому, смертельному началу. Разрушенные нравственные преграды в отношениях Наташи и Курагина знаменовали (стали причиной) Наташиной «полу-смерти». И напротив, возвращение Наташи к жизни, во всяком случае, ее осознанный и желанный контакт с живым ведут к восстановлению обязательных для живого нравственных преград. Мораль, таким образом, оказывается у Толстого атрибутом жизни, условием успешного противостояния жизни против аморализма — смерти.

Но смерть не только прямо воздействует на жизнь, проявляя себя, например, через внешний аморализм, когда один человек довлеет над другим. Смерть способна создавать возможности и для тяжелых, близких к аморализму условий, так сказать, внутри отдельного человека. Как мы помним, одно из тягостных, хотя и минутных, аморальных переживаний княжны Марьи связано с тем, что, измученная, она желает скорейшей кончины отца. Живое желает победы смерти над живым. Отчего возникает это проявление смерти?