Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Исполняя свою природную миссию, Наташа подталкивает, готовит Пьера «к самобытному участию в гражданских делах», помогает ему проявиться как «мужчине благородного характера», прежде всего как отцу. Происходит это и тогда, когда он отправляется на Бородинское поле, и тогда, когда становится участником преобразовательных движений.

В течение семи лет брака у Наташи и Пьера родились три дочери и один сын. Молодую графиню Безухову в обществе видели мало. Она, «нося, рожая, кормя детей и принимая участие в каждой минуте жизни мужа, не могла удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись от света»[588]. Все ее порывы имели началом только потребность иметь семью, иметь мужа.

«Она, то что называют, опустилась. …Не заботилась ни о своих манерах, ни о деликатности речей, ни о том, чтобы показываться мужу в самых выгодных позах, ни о своем туалете, ни о том, чтобы не стеснять мужа своей требовательностью. Она делала все противное этим правилам. Она чувствовала, что те очарования, которые инстинкт научил ее употреблять прежде, теперь только были бы смешны в глазах ее мужа, которому она с первой минуты отдалась вся — то есть всей душой, не оставив ни одного уголка не открытым для него. Она чувствовала, что связь ее с мужем держалась не теми поэтическими чувствами, которые привлекли его к ней, а держалась чем-то другим, неопределенным, но твердым, как связь ее собственной души с телом… С самых первых дней супружества Наташа заявила свои требования. Пьер очень удивился этому совершенно новому для него воззрению жены, состоящему в том, что каждая минута его жизни принадлежит ей и семье; Пьер удивился требованиям своей жены, но был польщен ими и подчинился им.

Подвластность Пьера заключалась в том, что он не смел не только ухаживать, но не смел с улыбкой говорить с другой женщиной, не смел ездить в клубы, на обеды так, для того чтобы провести время, не смел расходовать деньги для прихоти, не смел уезжать на долгие сроки, исключая как по делам, в число которых жена включала и его занятия науками, в которых она ничего не понимала, но которым она приписывала большую важность. Взамен этого Пьер имел полное право у себя в доме располагать не только самим собой, как он хотел, но и всей семьею. Наташа у себя в доме ставила себя на ногу рабы мужа; и весь дом ходил на цыпочках, когда Пьер занимался — читал или писал в своем кабинете. Стоило Пьеру показать какое-нибудь пристрастие, чтобы то, что он любил, постоянно исполнялось. Стоило ему выразить желание, чтобы Наташа вскакивала и бежала исполнять его…

…После семи лет супружества Пьер чувствовал радостное, твердое сознание того, что он не дурной человек, и чувствовал он это потому, что он видел себя отраженным в своей жене. В себе он чувствовал все хорошее и дурное смешанным и затенявшим одно другое. Но на жене его отражалось только то, что было истинно хорошо: все не совсем хорошее было откинуто. И отражение это произошло не путем логической мысли, а другим — таинственным, непосредственным отражением»[589].

В этом браке Толстой по существу изображает идеальную семью, вписанную в природные законы бытия, какими он представляет их себе. Такая семья — подспудное стремление едва ли не каждого героя русской классической литературы. Но не каждому дано обрести ее, не каждому дано естественно вписаться в мироздание. Способность быть мужем и отцом, близкая той, какой мы видим эту способность воплощенной в образе жизни Пьера Безухова, — удел буквально считанных героев нашей словесности XIX века. Кроме Пьера Безухова здесь можно вспомнить только разве пушкинского Петра Гринева. Тургеневской же романной прозе такой герой не знаком. Что же до героев Ф. М. Достоевского, то Родион Раскольников становится полноценным супругом Сони Мармеладовой фактически уже за пределами сюжета «Преступления и наказания», пройдя страстной путь духовного испытания. Так или иначе, но способность героя русской классики осуществиться в полноценной семье в качестве супруга и отца есть мерило его духовно-нравственного качества, его взаимодействия с тем, что можно было назвать русским Домом, который и сам в отечественной литературе XIX века есть образ во многом идеальный, мечтательный. Чаще всего это пространство находится в стадии становления, далекого от той гармонии, которую рисует в эпилоге «Войны и мира» Л. Н. Толстой. Русский национальный Дом, гармонично обустроенный внутри себя, находящийся в гармоничном же взаимодействии с внешним, природным и человеческим миром, — образ принципиально эпилоговый, едва ли не утопический горизонт, определяющий для русской литературы направление движения героя, его надежд и устремлений.