Роман, как мы помним, завершается тем, что Елена утрачивает своего возлюбленного и отдает себя в услужение другой родине, родине Инсарова. Там готовится восстание, собираются на войну. И она хочет пойти в сестры милосердия, ходить за больными и ранеными. «Я не знаю, что со мной будет, — пишет она матери, — но я и после смерти Д. остаюсь верна его памяти, делу всей его жизни… Я приведена на край бездны и должна упасть… Я искала счастья — и найду, быть может, смерть. Видно, так следовало; видно, была вина… Но смерть все прикрывает и примиряет, — не правда ли?.. А вернуться в Россию — зачем? Что делать в России?»[662]
Эта обреченность быть вне Родины, жертвовать собой для родины другой, может быть, самое существенное в пафосе романа. Это укор оставшимся. И о них должно более всего задуматься. В России все осталось по-прежнему, то есть течет в предуказанном русле. Но те, на кого она могла бы рассчитывать, сами вне ее пределов — и, кажется, ей не очень нужны. Берсенев учится в Гейдельберге и станет «дельным профессором». Он уже написал несколько статей, но языком настолько тяжелым и испещренным иностранными словами, что это вряд ли будет внятно на родине. Шубин в Риме. Он весь предался своему искусству. И считается одним из самых замечательных и многообещающих ваятелей. И его вопрос, обращенный когда-то к сонному Увару Ивановичу, остается для России по-прежнему актуальным. Им завершается роман.
Монолог же Шубина, в котором прозвучал этот вопрос, явно отражал и авторскую позицию: «Нет еще у нас никого, нет людей, куда ни посмотри. Все — либо мелюзга, грызуны, гамлетики, самоеды, либо темнота и глушь подземная, либо толкачи, из пустого в порожнее переливатели да палки барабанные! … Нет, кабы были между нами путные люди, не ушла бы от нас эта девушка, эта чуткая душа… Когда ж наша придет пора? Когда у нас народятся люди?»[663]
Вот, собственно, тот вопрос, который, на наш взгляд, должен был подтолкнуть кинематографиста-интерпретатора тургеневского романа к размышлению о России как в ее вековом прошлом, так и в той современности, когда появилась советско-болгарская лента В. Петрова «Накануне». Фактически экранизация романа могла бы быть ответом на этот вопрос. Но только в том случае, если ее создатели уделили бы внимание, собственно, самой России, а не экзотической Болгарии и жгучему красавцу (именно таков он в фильме) Инсарову.
В традиционном для отечественного кино советского периода русле авторы картины выдвигают на первый план революционера Инсарова, довольно одномерного, может быть, даже более, чем в романе. Кроме того, фильм соблазнил и на введение в него героических схваток, в которых мы видим сражающегося героя. В одном из своих видений он, подобно Рудину из фильма К. Воинова, устремляется вперед со знаменем и падает, красиво распластавшись и не выпуская из рук древка с полотнищем. Кажется, что время создания картины — а это первые оттепельные годы — не наложило никакого отпечатка на фильм, не внесло в него того дыхания, которым жила, как бы там ни было, в эти годы страна. Эмблема революционности плюс мелодраматическая история любви Елены (И. Милопольская) — вот, собственно, что и составляет сюжет картины Петрова, что не дает оснований говорить о мировоззренческом диалоге ни фильма с романом и его идеями, ни исторических времен создания того и другого.
Иначе обстоит дело с экранизациями «Отцов и детей». Фильм Адольфа Бергункера 1959 года, по установившейся традиции, трактует Базарова как революционера-демократа. Внушительная фигура героя, в исполнении Виктора Авдюшко, способствует этому: в ней есть своя достоверность. На фоне семьи Кирсановых: Николая Петровича (Алексей Консовский), Павла Петровича (Бруно Фрейндлих), Аркадия (Эдуард Марцевич) — его демократизм особенно внятен. Для авторов картины Евгений Базаров, безусловно, положительная фигура. И прежде всего потому, что он близок народу. На такой классовой близости с народом, при полном пренебрежении этой стороной тургеневского текста, и выстраивается кинообраз. Авторы фильма следуют не столько за трактовкой Тургенева, сколько за самохарактеристикой Евгения Васильевича: «Мой дед землю пахал!» По Тургеневу же, эта близость героя к народу весьма условна, о чем говорит целый ряд сцен романа, откровенно ироничных по отношению к Базарову. Так, например, полупародийную дуэль Евгения с Павлом Петровичем наблюдает мимо проезжающий крестьянин, которому, конечно, дела нет до забав бар. Но Тургеневу важно показать, что не только декоративный аристократ Павел Кирсанов, а и демократ Евгений Базаров выглядит, действительно, цирковой собачкой, с точки зрения крестьянина, и оба одинаково чужды ему.