Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

С точки зрения Кончаловского, существует как бы два Тургенева. Один умело конструирует сюжеты, живописно изображает дворянские гнезда, создает целую галерею образов прекрасных, одухотворенных героинь. А другой — великий реалист, пешком исходивший десятки деревень, видевший подлинную жизнь, встречавший множество самых разных людей и умевший замечательно правдиво, с огромной любовью о них писать. Этих двух Тургеневых кинематографисту и хочется столкнуть в «Дворянском гнезде». Создать мир цветов, сантиментов, красивый, роскошный — такой торт со взбитыми сливками, а потом шлепнуть по розовому крему хорошеньким кирпичом. Взорвать одну эстетику другой. Преподнести зрителю ядреную дулю: после сладостной музыки и романтических вздохов — грязный трактир, столы, заплеванные обглоданными раками, нищих мужиков, пьяных Лаврецкого (арт. Л. Кулагин) с Гедеоновским (арт. В. Меркурьев), ведущих разговор о смысле жизни. И в том же трактире — тургеневские певцы. Кончаловский хочет показать, как бесконечно далеки друг от друга эти баре и эти мужики: одно слово что русские, а между ними — пропасть, увеличенная цивилизацией и историей. И эта пропасть, по убеждению режиссера, во многом определила дальнейшие пути России. Собственно, «двуликость» Тургенева, в понимании Кончаловского, не что иное, как воплощенное корневое противоречие русского национального мировоззрения.

В трактире Гедеоновский произносит свой монолог о счастье, о России, который авторы картины, по их словам, заимствуют из «Гамлета Щигровского уезда». Предполагалось, что это будет очень серьезным поворотом и в самом характере Гедеоновского, и в философии картины. Но, как показалось режиссеру, сцена не получилась, поскольку мир этой части создавался теми же барочными средствами, с тем же обилием деталей, с тем же подчеркиванием вещной среды, что и мир «дворянских гнезд». Поэтому, вместо того чтобы его разрушить, стать его эстетическим антиподом, «Певцы» его словно бы продолжают, хотя и на другом материале, с участием других героев. Эпизод в окончательный вариант картины не вошел[582].

В комментариях к работе режиссер выводит общие и весьма важные для нас принципы экранизации классического произведения. Само экранизируемое произведение требует внимания не только к композиционно воплощенному и завершенному материалу оригинала, к голосам, звучащим внутри этого мира. Классическое произведение обладает способностью фокусировать в себе многоголосое содержание всего творчества писателя, границы которого обозначаются не только художнической деятельностью, но и всей биографией классика, жизнью его времени. К тому же экранизируемое произведение, если оно создано талантливыми руками, требует к ответу человеческий и творческий опыт режиссера-интерпретатора, его мировоззрение, как оно сформировалось на тот момент жизни.

Последнее обстоятельство становится очевидным, как только «Дворянское гнездо» Кончаловского выходит на экраны. Вокруг фильма разгораются довольно жаркие для того времени споры. Так, например, известный литературовед В. Турбин, положительно оценивая картину, видел в ней не столько экранизацию, сколько самостоятельное произведение, имеющее сугубо современный смысл. И с Турбиным, и с картиной вступал в полемику литературовед и историк В. Кожинов, с точки зрения которого режиссеру «Дворянского гнезда» нечего сказать об эпохе, запечатленной в романе. «Он взялся снимать о ней фильм потому, что она в „моде“. Но ему оставалось лишь „поиграть“ с ней. Однако наша классическая культура — это слишком серьезная и слишком для нас важная… вещь. Непомерно дорого обходится такая игра»[583].