Русское воскрешение Мэрилин Монро

Ленин положил руку на микрофон, и на секунду замер, переводя дух и восстанавливая после пляски дыхание. Я невольно подумал, что же он может сейчас сказать такое, что не будет вразрез с партийной линией Фомина? Все, что я до сих пор слышал из его уст, не только противоречило коммунистической доктрине, она ее ниспровергала. Непонятно было, как Фомин вообще допускал его сейчас к микрофону. Единственное объяснение было, – что стадион, а за ним и миллионы перед телеэкранами, вообще не воспринимали больше ничего на слух, слова стали для людей пустым звуком, можно было молоть языком, что угодно, никто ничему больше не верил…

– Мои дорогие! – пронеслось над стадионом, со знакомыми и родными миллионам нотками и легким картавчиком. – Мои любимые! – Стадион уже стонал от разбуженных чувств.– Повторяйте все за мной: любовь… жизнь… победа…

С трибунами творилось что-то невообразимое, они все, как будто, сразу пошли разноцветными пятнами. Люди вскакивали со своих мест, махали руками, щелкали вспышками фотокамер, размахивали флагами и одеждой… Сидевшие и лежавшие внизу на траве, давно были на ногах, они и плясали до этого вместе с «четверкой», теперь же, вытянув руки вверх, с безумными глазами, они кричали и пели в этом невообразимом шуме.

Фомин мог не беспокоиться: услыхать, а потом передать эти его слова детям и внуками никто здесь не сможет. Я взглянул на него, – он, похоже, не о чем и не беспокоился, он все давно просчитал, он был настоящий лидер и манипулятор масс.

– … Все люди на земле, слушайте меня, я знаю, что хочет от нас наш общий Бог! Ему не нужны ваши молитвы, ему не нужны ваши просьбы и мольбы о помощи!

Стадион шумел, но с каждым новым словом Ильича, как-то по-иному.

–… Только одно ему нужно от нас, только одно! – к моему удивлению, стадион стал затихать, что-то люди все-таки расслышали.

– … Ему нужно одно, и это самое главное, потому, что он оживил всех вас для этого…

Мое внимание привлекло движение с другого бокового конца сцены, оно началось сначала внизу, на траве, но потом прыжком переместилось выше, на сцену, как будто кто-то на нее вспрыгнул с земли. Но в том углу была густая тень, и из-за ярких лучей прожекторов, бивших мне в глаза, я не различал там ничего.

–… Богу нужно… ему нужно… чтобы мы побеждали! Побеждали каждую минуту, каждый час, каждый день… и кто, как может…

Движение на другом конце сцены стало меня беспокоить. Оно прекратилось, но чувства подсказывали, что это – опасность. В голове у меня промелькнули кадры из кинобоевика, где телохранитель в прыжке заслонял и ловил собой пулю убийцы, выпущенную в знаменитую певицу – не настала ли теперь моя очередь? Но прожектор бил прямо в глаза, я ничего не видел, – но где были эти дружинники и банковские и прочие охранники!

–… Повторяете! Любовь и победа! По – бе – да – а! Викто-о-рия!

Стадион снова бушевал и ревел. Я увидал, как из тени, из угла сцены вдруг отделилось черное пятно, метнулось вперед, к центру, к людям, стоявшим у микрофонов. Уже через долю секунды я тоже побежал вперед, навстречу пятну, но тот успел в центр сцены первым.

Усиленные мега-кратно микрофонами на весь стадион и на весь мир, резко и странно раздались, один за другим, без паузы, два щелчка, два выстрела. Я был совсем рядом, но опоздал. Зато реакция Пурбы была мгновенной. Он, как желтая тень, метнулся вперед и в бок, заслоняя собой Ильича. Обе пули прошили тонкий, как сложенная вчетверо газета, голый живот йога Пурбы, вышли из него и сразу скрылись под костюмом Владимира Ильича Ленина.

Худой, и весь в черном, убийца еще протягивал свою руку с пистолетом вперед, но впереди него был теперь только оседающий медленно Пурба, и поэтому тот больше не стрелял, ему нужен был только Ленин. Я кинулся к убийце сзади, захватил его, развернул руку с пистолетом, в сторону от Ильича, к стадиону, и в этот миг уши мои пронзил женский визг и крик. Кричала в полуметре от меня Мячева. Я держал убийцу со спины, отвернув его руку с пистолетом к футбольному полю, но еще не успел выбить у него оружие, а Мячева уже кинулась на него спереди, прямо животом на пистолет.

Она продолжала оглушительно визжать, а ее руки были уже на лице убийцы, ее пальцы совсем близко, – я видел на них красные длинные ногти. «А-а-а!» – и она погрузила свои ногти ему в лицо. Это было от меня в нескольких сантиметрах, я видел, как за ее ногтями оставались глубокие кровавый полосы. Потом ее ногти спрыгнули со лба ему в глаза и провались в них. С ужасом я увидал, как ее пальцы погрузились в оба глазных яблока, и оттуда навстречу что-то брызнуло. Сразу после этого раздались новые выстрелы.