Русское воскрешение Мэрилин Монро

Я выключил телевизор и открыл ящик письменного стола. Из него я достал длинный узкий нож и вынул его из ножен. Рукоятки у этого ножа не было, на ее месте была гладкая обмотка из черного тонкого шнура. Я встал из кресла и пошел с этим ножом в прихожую. Рядом с вешалкой, на стене висел сбитый мной из толстых деревянных брусков щит. По счету, это был, наверное, уже десятый щит. Даже когда я уже умел метать этот нож так, что попадал в любое место шириной с ладонь, то продолжал оттачивать свой удар, и расщеплял эти толстые доски в труху за месяц. Но в прихожей я занимался этим только в плохую погоду. У меня было несколько спортивных площадок в лесу, за кольцевой дорогой, в часе езды на мотоцикле. Я находил в лесу сломанное сухое дерево или высокий пень, и плясал вокруг них часами, посылая в них нож с разных положений. После нескольких лет таких упражнений я мог попадать в банковскую карту, что и делал для практики, на любой высоте и из любого положения. Единственным, очень важным, и непреодолимым ограничением моего оружия было расстояние поражения. Я мог метать нож и попадать им в банковскую карту только с трех метров. На десяток сантиметров ближе или дальше, – тогда нож ударялся плашмя и с убийственным звоном, сохранив при ударе об упругое дерево всю свою энергию, летел, вращаясь, обратно. Мне всегда пока удавалось увертывался от него.

Мой нож умел делать в полете только один полный оборот. Все попытки как-то рукой ножу помочь, ускорить или замедлить поворот его в воздухе, удавались, но ненадежно. Статистика удачных ударов говорила мне, что в вооруженного человека метать так нож – опасно. Только один полный оборот с трех метров. Или два – с семи. Только это. Все остальное – плохо придуманное кино.

Я тренировал только один оборот ножа: потому, что только с трех метров я мог быть полностью уверен, что у врага в руках оружие. И только поэтому я имел бы юридическое право защищаться так, чтобы ранить или даже убить, как и любой гражданин этой страны.

Другого серьезного оружия, кроме этого ножа, у меня давно нет. И мне его вполне достаточно для нынешней, в основном, бумажной или аналитической работы. И даже это давно не требовалось, и поэтому, за всеми делами, я давно не брал свой нож в руки. И теперь, стоя в прихожей, я не был уверен, что попаду в банковскую карту. Надо было сейчас работать и работать, чтобы снова быть уверенным, что попаду. Всегда и в любого.

Тренироваться я начал сразу броском из ножен. Когда я беру этот нож с собой на работу – в очень и очень редких случаях, – то держу его в ножнах, а ножны на левой руке, за запястьем, на ремешках у локтя. Чтобы достать его за долю секунды, достаточно откинуть пальцем рукав рубашки и ухватиться за шнуровку. Все дальнейшее происходит автоматически, голова об этом не думает, – за нее думает что-то другое.

За вечер я раскрошил доски в щепу. Потому, что нож входит с полета много глубже, чем от удара рукой, – его, бывает, даже трудно вытащить. Чего я хотел, я достиг вполне. Я прилеплял потом жевательной резинкой старую игральную карту к доскам в разных местах, и попадал в нее – девяносто семь раз из сотни. Оставшиеся три процента из этой рулетки станут фортуной моего врага, и, возможно, моей гибелью. Такова наша жизнь.

Я снял с руки ножны, размял ладони и сложил пальцы правой в полукулак. Так мне показывал сегодня свою руку умиравший Пурба. Что ж, пока его предчувствия, или что это у него было, – все полностью оправдались. Как, интересно, сложил сегодня свои руки в больнице Владимир Ильич?

23. Счастливое утро

В ночь на понедельник Левко почти не спал. Азиатские биржи открылись первыми после двух выходных дней, и первыми отыгрывали воскресные новости из России. Российские ценные бумаги и рубль резко надбавили в цене. Россия без Ленина была ближе и понятнее всему миру. Цены на российские ценные бумаги, в свете последних новостей из Москвы, казались всем в понедельник просто смешными, и биржевики их скупали, продавая одновременно все остальное.

Когда же Левко приехал в свой банк и дождался открытия московской биржи, то с его убийственным стократным «плечом» он был уже в плюсе на полмиллиарда долларов. Он оценивал это приближенно, потому что заключал свои сделки в пятницу на Нью-йоркской бирже, которая еще не открылась. Это было много, очень много, но полмиллиарда – не миллиард, а Левко любил круглые числа, и он, чтобы занять руки, подобрал со стола ключи с медной цепочкой и начал ее крутить на пальце. Но дрожь у него по телу не проходила, потому что голова сама по себе подсчитывала каждую новую минуту гигантский навар со многими нулями от всех его биржевых позиций, и ее было уже не остановить. Считал деньги и его компьютер. Дрожь только усиливалась с каждой новой цифрой, услужливо появляющейся в маленьком окошке на мониторе. Тогда Левко постарался лучше думать о самом для себя приятном. Он стал придумывать, в какие горы поедет зимой кататься на лыжах. Это всегда успокаивало и поднимало ему настроение.