Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Любые попытки обвинить меня в гомофобии для меня выглядят как очень сталинский метод заткнуть мне рот — вынуждена беспощадно их отбросить и официально заявить, что ваш покорный лектор была лесбиянкой (сдержанные восклицания удивления или, возможно, одобрения) — и я была ею в России, где любая попытка принадлежать к сексуальному меньшинству уже сама по себе является актом гражданского мужества. (Новые смешки.) В конце концов, я тоже могу оскорбиться в свои чувствах представителя меньшинства.

В-четвёртых и в-последних, я признаю, что иногда действительно отклоняюсь от темы — но совершенно не согласна с вами, если вы говорите, что эти отступления с моей стороны — просто упражнения в риторике. Откуда вы знаете, что является, или будет, существенным? Не то чтобы я претендовала на обладание этим знанием… Вы правда думаете, что такие понятия, как война и мир, жизнь и смерть, самопожертвование и долг против гедонизма и индивидуализма — что все они несущественны, и что единственно важное — имена русских музыкантов и тому подобные вещи? Если вы так думаете, вы можете не посещать мои занятия, так как я совершенно неспособна научить вас тому, что для вас является существенным.

И тем не менее благодарю вас: это была насыщенная смыслами дискуссия.

Я коротко поклонилась в его сторону и, глянув на часы, прибавила:

— Кстати, наше время вышло. Увижу всех вас на следующей неделе.

Кэролайн изобразила нечто вроде трёх хлопков — не знаю, в насмешку или искренне, — и пара человек к ней присоединилась. Ухмыляющийся Люк, легонько ткнув Патрика кулаком в плечо, выдал что-то вроде:

— Не пытайся с ней спорить, Патрик, парниша, ты до неё не дорос…

[4] наслаждайся многообразием

[5] — Можно? — это был Патрик со своим подносом.

— Пожалуйста! — беззаботно откликнулась я. А он смелый, однако…

Некоторое время мы молчали. Я, закончив есть яблоко, размешивала горячий суп пластиковой ложечкой. Патрик, несколько раз откусив от своего сэндвича, глядел на него со смесью голода и отвращения. Отвращение победило: встав, он донёс его до мусорного ведра и выкинул. Эх, не учили этих деток беречь хлеб, не висели в их школьной столовой плакаты «Хлеб — всему голова»… Вернулся.

— Хотите моих чипсов? — предложила я (всё равно собиралась выбрасывать). Патрик аж вздрогнул:

— Н-нет, спасибо, нет! Э-м-м… знаете, мисс Флоренски, я вообще-то не хотел быть грубым.

— Так вы не были, — невозмутимо отозвалась я — Ничего не случилось.

— Нет, то есть… Я знал, чем это всё кончится, что вы меня разобьёте по всем пунктам, но всё равно чувствовал, что должен, однозначно должен возвысить свой голос и…

— …Атаковать меня?

— Да! Не прямо вас, не принимайте, пожалуйста, на свой счёт, вы, может быть, неплохой человек, в конце концов, но — вы что, не видите, что именно вы каждый раз нас провоцируете?

— Может быть, это часть того, что должен делать хороший учитель.

— Может быть, — согласился он, — но вы просто… вы нападаете на всё, что священно для любого разумного человека, для любого британца то есть; касаетесь вещей — и они падают на землю, образно говоря, и разбиваются вдребезги, вдребезги, вдребезги, а вы всё крушите и крушите!

— Как динозавр, — предположила я с улыбкой.

— Да, как динозавр, — согласился он без всякой улыбки.

— А вы не думаете, что не моя вина в том, что эти «священные» вещи оказываются такими хрупкими? — он так долго навязывал мне этот бой, что я решила перестать отшучиваться и принять его, наконец. — Гомосексуализм — это священная вещь?

— Остроумно, как и всё, что вы говорите, но несправедливо. Священен ли гомосексуализм? Вообразите, да: как часть нашего свободного выбора! Это свобода священна, а не гомосексуализм. Знаете, мисс Флоренски, думаю, вы единственный человек в этом здании, который посмел бы спросить это у кого-то, кто является гомосексуалистом.

— Так вы гомосексуалист? — поразилась я и прибавила вполголоса: — Бедняжечка…

Патрик, однако, расслышал — и нервно возразил:

— Извините, но ваше «бедняжечка» звучит очень оскорбительно.

— Может быть, и звучит, но, видите, не я начала этот разговор. Я не гомофоб, правда; вы забываете, что я тоже была лесбиянкой, так что у меня есть некоторый опыт в этой области, — насмешливо прибавила я. (Как удачно совпало! Не то, чем можно гордиться, но никогда не знаешь, чем защитишься.) — Да, я не боюсь задавать такие вопросы, а про ваш гомосексуализм думаю, — извините, пожалуйста — что он основывается только на том, что вам не встретилось по-настоящему милой и понимающей девушки. Вот что я о нём думаю, если честно.

Про себя я с тоской подумала: сейчас вот вскочит этот Патрик с места и побежит жаловаться директору, как давеча американка, и тогда уж меня точно попросят с вещами на выход. Как грустно, как предсказуемо… Но нет, Патрик никуда не шёл: он остался сидеть на месте со слегка приоткрытым ртом. А ещё он снова покраснел, и даже приметно.

— Простите! — тут же извинилась я ещё раз. — Оставим эту тему и не будем к ней больше возвращаться. Я не психотерапевт и никогда не претендовала на то, чтобы им быть.