Обсуждение шло своим чередом — иногда мне приходилось комментировать откровенные глупости, иногда попадались очень умные, даже зрелые ответы, — и мы добрались в итоге до последнего вопроса. Патрик, подняв руку (так, слегка её вскинув и неопределённо махнув пятернёй в воздухе), приподнялся с места и протянул мне исписанный листок бумаги.
— Так вы не хотите сами прочитать? — уточнила я.
— Нет. Я з-з-заикаюсь немного, — ответил Патрик с серьёзным лицом. Новый смех, и я тоже невольно улыбнулась: он раньше не был замечен в заикании. Патрик и ухом не повёл: то ли получал удовольствие от того, чтобы быть комиком группы, ведь хорошие комики своим шуткам не смеются, то ли демонстрировал, как мало ему интересно, что о нём думают.
Я взяла листок из его рук, пробежала глазами наискось и прикусила, сдерживая улыбку. Заметила вполголоса:
— Или просто вам не хватает мужества прочитать это вслух…
— Ну да, я ведь не Лев Толстой, который командует: «Б-б-батарея, огонь!»! — откликнулся Патрик, вновь ко всеобщему удовольствию.
Что же, перед лицом вызовов нельзя прятать голову в песок, так меня научили… Откашлявшись, я отчётливо произнесла:
— Ценю ваш такт, Патрик, но думаю, что ваш ответ даёт достаточно пищи для размышлений, чтобы прочитать его вслух, и также повторю, что честное противостояние лучше бесчестной гармонии — только попробуйте меня остановить! — прибавила я, увидев, что он открыл рот, чтобы возражать, и начала читать вслух.
Примером человека, который переходит границы своей личности, является мисс Элис Флоренски, приглашённый профессор в Колледже современной музыки в Лондоне. Объясню четыре способа того, как она это делает.
Во-первых, мисс Флоренски — разжигатель войны. Она оправдывает гражданскую войну
Во-вторых, мисс Флоренски принижает пацифистов в общем и русских антиправительственных интеллектуалов в частности, а это — единственные порядочные люди в России, которым можно пожать руку.
В-третьих, она — открытый гомофоб, и даже не думает о том, что её гомофобия унижает её студентов гомосексуальной ориентации. (Замечу в скобках, что в нашем языке нет такого слова, как «гомосексуализм», в любом случае, сейчас его нет, потому что эта ориентация — не болезнь, чтобы относить её к «измам».)
Последнее по порядку, но не по значимости: её лекции — это, скорее, блестящие упражнения в риторике, чем серьёзные академические рассуждения, которые охватывают существенные вещи.
К сожалению для неё, то, что она видит как границы своей личности, другие могут воспринимать как границы здравого смысла и простого приличия.
Всё время моего чтения раздавались отдельные, а иногда и дружные смешки или шутливые реплики вроде «Слушайте, слушайте!» [реплика, используемая для выражения согласия с говорящим в Палате общин — прим.] — но к последней фразе, при всей её вежливости достаточно оскорбительной, они смолкли. Патрик слегка покраснел, но при этом держался уверенно: сложил руки на груди, откинул назад кудрявую голову. Я отложила листок в сторону, заложила руки за спину, слегка улыбаясь, прошлась немного перед первым рядом справа налево. Надо отвечать…
— Спасибо, Патрик, это было мужественно с вашей стороны, и я также ценю вашу рыцарскую попытку спасти меня от публичного позора, который, как вам показалось, я потерплю, если это всё будет прочитано перед классом, — начала я (смешки). — Думаю, что буду способна ответить на все ваши возражения — в любом случае, должна.
Во-первых, люди, которые живут и умирают на Донбассе, себя считают русскими. Так что да, защищать их — действительно акт нашей национальной самообороны. И да, это внутреннее дело России, потому что
Ваше очень сомнительное предположение о том, что российские антиправительственные интеллектуалы являются единственными порядочными людьми в России, автоматически исключает меня из числа порядочных людей, которым вы могли бы пожать руку. (Смешки.) Дорогой мой Патрик, вам не требуется мне пожимать руку, студенты не приветствуют преподавателей рукопожатием, а кроме того, вы определённо забыли спросить