Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Как бы вы ни ответили на этот вопрос, само то, что неизвестные советские солдаты готовы были отдать свою жизнь ради вальса, просто поражает. Конечно, реальность не столь кафкиански-гротескна: самому этому вальсу нужен был мир, где вальсы, сочинённые британскими композиторами, могли бы исполняться, и именно за это сражались солдаты. Мы совершенно неспособны эмоционально отождествиться с ними, отразить их состояние ума в нашем уме до тех пор, пока отказываемся осмыслять концепты долга и жертвы. Именно готовность пожертвовать жизнью и делает саму нашу смерть — «в огне, в дыму» — чем-то не столь сложным. Но способны ли мы вообще осмыслить этот концепт со всем нашим «необычайным умом»? Доросли ли мы до него? Мир, в котором мы живём, за последние полвека стал очень безопасным. В современном мире уже не требуется жертвовать своей жизнью, и идея о том, что всякая человеческая жизнь бесценна, давно звучит как общее место. А что если это не так? Я вот что имею в виду: нет ли таких вещей, которые ещё более ценны, чем жизнь отдельного человека?

«Долг» — другое очень важное слово, значение которого мы никогда не поймём до тех пор, пока не отбросим свой индивидуализм; до тех пор, пока будем притворяться, что именно этот индивидуализм и есть ein feste Burg [выражение Мартина Лютера — прим.], «крепкая твердыня» нашего миросозерцания. За последние сто лет слово «долг» слегка выцвело: теперь мы не используем фраз вроде «Твой священный долг — отдать жить за Родину». Мы инстинктивно чувствуем, что в таких фразах слишком много пафоса. Мы просто не стоим вровень этому пафосу, поэтому называем эти фразы «жалкими» [дословно «патетичными»] — простите мне невольный каламбур. Похоже, мы совершенно превратно понимаем идею долга, который видим как нечто внешнее, как некую задачу, навязанную человеку. Если, к примеру, учитель говорит, что студенты «должны» сдать сочинение завтра, он имеет в виду, что способен тем или иным образом наказать тех, кто не сдаст сочинение, и наверняка это сделает. Всё это прекрасно работает в отношении вещей, менее важных, чем ваша собственная жизнь, но такое прочтение слова «долг» становится невозможным, если вас просят отдать именно жизнь. Вы совершенно неспособны заставить кого бы то ни было пожертвовать жизнью, потому что у вас попросту нет средств принуждения к этому, ведь самое серьёзное наказание, которым вы можете пригрозить кому-то, — это казнь, но вы же и так попросили другого отдать жизнь, ни больше ни меньше. Как это ни странно, долг в высшем смысле этого слова основывается только на нашей доброй воле пересечь границы нашей личности — верней, нашего эгоистичного «Я». (Пожалуйста, приведите примеры людей, которые, как вы думаете, пересекли границы своего «Я».) ‘Jeder stirbt für sich allein,’ «Каждый умирает в одиночку», или, может быть, «Каждый умирает ради себя», если вспомнить название известного романа Ганса Фаллады. Но «мы не живём в одиночку» (я привожу слова героя из пьесы «Визит инспектора» Джона Бойнтона Пристли, английского романиста, драматурга, сценариста и деятеля радио), мы не можем жить лишь ради самих себя, как бы мэйнстримные средства массовой информации ни пытались уверить вас в обратном. Кое-кто из полностью осознавших, что мы не живём в одиночку, будет иметь счастье распорядиться своей смертью, которая по выбору этих людей окажется или смертью für sich allein, в одиночку, ради самих себя, или осмысленной смертью ради блага других.

Современный мир стал очень безопасным местом (кажется, я это уже сказала), чем-то вроде аквариума со стеклянными стенками в виде, к примеру, полиции, отвечающей за общественную безопасность, или современной медицины, которая заботится о том, чтобы мы дожили до глубокой старости. Именно в этом аквариуме и заводятся очень странные формы гедонистической жизни (такие, в частности, как гомосексуализм en masse). Боюсь, что эти стеклянные стенки рано или поздно будут разбиты. Все мы — и здесь время ещё одной цитаты из той же самой пьесы Пристли —

…члены одного тела. Мы в ответе друг за друга. И говорю вам, что если люди не поймут этого, им скоро придется усваивать этот урок в огне, крови и смертных муках.

И если дело дойдёт до разрушения этого аквариума, окажется, что именно у советских солдат, слушавших Songe d’Automne, мы можем чему-то поучиться.

«До свиданья!» — бросает инспектор, закончивший свою гневную тираду, а ваш покорный лектор говорит: «Давайте сделаем перерыв, прежде чем мы займёмся вашими ответами на мои вопросы».

[3] — Извините, я бы пропустил этот вопрос.

Это не вызвало никакой реакции на первом вопросе, но к второму появились улыбки, а к третьему и приглушённые смешки. Конрад демонстративно-комично попробовал вытянуть шею, чтобы заглянуть в эту записку — Патрик прикрыл её рукой, что, конечно, спровоцировало новое веселье.