Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— What for? — поразилась я.

— Trying to understand the mysterious Russian soul, of course: what other reasons could I have? — заметил Патрик с мрачным юмором. — They only had The Devils there. I couldn’t bring myself to buy it—looks like you need to have nerves of steel to read the guy. However, I did open the book—to a random page, you know—and I came across a curious phrase in French. I know so much of French as to understand what it meant. Can you guess the phrase?

— No clue…

— J’ai menti toute ma vie. ‘I have lied all my life.’

Патрик тяжело выдохнул и закрыл глаза правой рукой. Осознав, что это выглядит мелодраматично, убрал эту руку, брезгливо тряхнув ей в воздухе. Я со своим табуретом подсела немного ближе. Начала осторожно:

— You are still very young, Patrick, and there is a lot of life ahead of you. Now, come, do you really—

— What sense does it make to say that there is a lot of life ahead of someone who is young! — вдруг темпераментно воскликнул Патрик (я даже отпрянула назад). — Very true, but I haven’t lived the rest of my life! The only thing I have now is this very piece of life that I have lived so far and that I wish had never been there! I am in deep shit and Aunt Alice keeps coming up with her consolations! Sorry, — добавил он почти сразу, другим тоном. — Forgive me. I don’t understand what I am saying. I am as weak as a puppy now. I am a whining puppy. Not a cavalry officer. You were very right to say that women have no reasons to love squealing puppies, an excellent teacher as you are. Serves me right! Serves me right… Um… Do you—do you, by any chance, have a piece of paper and a pen?

Мои глаза тоже, наверное, были на мокром месте, и я, повинуясь порыву жалости, едва не обняла его. Меня остановила только его странная просьба дать ему листок бумаги и ручку. Может быть, он затем меня и попросил о бумаге и ручке, что хотел избежать этого неловкого и крайне двусмысленного объятия? Мог он, впрочем, и ничего не заметить: мужчины не особенно приглядчивы… (Вот интересно: а они о нас что думают? Забавно будет, если то же самое!)

— Sure, — откликнулась я как ни в чём не бывало, и, поискав немного среди своих вещей, вырвала для него чистый лист из перекидного блокнота. — Do you want me to give it to you, or shall I leave it on the table?

— Leave it there, please. Thank you! — встав из кресла, Патрик переместился за мой небольшой обеденный стол и принялся что-то писать, прикрывая бумагу левой рукой. День бессознательно-бесцеремонных жестов. Я, изо всех сил показывая, что вовсе не заинтересована заглядывать в его записку без приглашения и что совсем не хочу ему мешать, прошлась по комнате, напевая себе под нос тот самый романс, о котором читала сегодня лекцию, присела у камина и стала совком собирать золу в пластмассовое ведёрко. Хорошо в таких случаях поливать цветы, да вот только британцы на съёмных квартирах их обычно не держат. Не завести ли мне какой-нибудь чахлый фикус, специально для таких случаев? Хоть даже искусственный. Вот придёт ко мне Патрик снова, начнёт снова плакаться мне на то, что, дескать, лгал всю свою жизнь, а я ему: гляди, я поливаю искусственный фикус, продолжая лгать прямо сейчас, и чувствую себя просто замечательно. Выше нос! Нет, нельзя же так цинично: для него это и в самом деле потрясение. Но не слишком ли я долго вожусь с этой золой? И не слишком ли долго он пишет?

Выпрямившись, я как раз успела увидеть, что Патрик комкает лист бумаги, превращая его в шарик. Улыбнувшись, я сделала несколько шагов по направлению к нему и протянула руку.

— It was for me, right? — сказала я наудачу — и, похоже, угадала: он кивнул, слегка побледнев. — If so, I have a right to read it.

— Can you please promise me not to read it before I have left? — уточнил Патрик.

— Of course — even though it intrigues me very much…

— Which means for me that I have to leave as soon as possible. Good-bye! — отрывисто и решительно попрощался со мной мой ученик. — Thank you for being so open with me, et cetera — imagine I have said all these nice words that must be said. It is not like I don’t want to say them, you know, it is just that—that—

— That you are too embarrassed to be truly eloquent at the moment, — закончила я за него, слегка улыбаясь.

— Yes, that’s it. Bye!

Патрик стремительно вышел из моей студии, избегая глядеть мне в глаза. Я же села на табурет, на котором он только что сидел, и разгладила лист бумаги, чтобы прочитать следующее.

It is too strong. I cannot hold it back anymore. To begin with, I am not gay. I am as straight as a rail. I had my suspicions even before. Today it became crystal-clear. A piece of good news for such a traditionalist as you, ha? What is worse is that I am desperately in love with you. Please don’t see it as an attempt at courtship. I will never mention the subject again if—if—in short, never more. Full stop. Now, you are humming this Russian song of yours, and it makes me tremble all over. I would never believe that it hurts so much. Poor Adam! Poor me![6]