Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— She is a sexist! — кинул асексуал первое обвинение, и в мою сторону полетела первая петля тонкой липкой чёрной ленты, обернувшаяся вокруг тела.

— A racist!

— A misogynist!

— A homophobe!

— A transphobe!

— An obscurantist!

— An abuser!

— A body shamer!

— A slut shamer!

— A defender of patriarchal society!

— A spreader of toxic masculinity!

— A supporter of dictatorship!

— Russian![3]

C каждым новым ярлыком, летевшим в мой адрес, меня опутывала новая липкая чёрная петля, так что я оказалась в итоге упакована не хуже мухи в паутине. Бесы выкрикивали свои ругательства без особого выражения, как бы по долгу службы, но громко, тщательно проговаривая каждый звук, будто творили некие заклинания или зачитывали свой символ веры.

Равнодушный Страж, развернув колоссальные крылья, с шумом поднялся в воздух — пара секунд, и он покинул нас. У меня сердце совсем упало: единственный здесь представитель справедливости и охраны порядка умыл от моего случая свои серые лапы, оставив меня без всякого заступничества. Бесы в его отсутствие раздухарились совсем и, всё быстрее скача вокруг меня, вдруг потянули меня за руки, левую вперёд, а правую назад, накинув мне на запястья всё ту же липкую чёрную ленту (прикасаться непосредственно ко мне они будто побаивались). Я стала вращаться на одном месте. Только я успела подумать, что меня хотят использовать в качестве живого сверла, земля под моими ногами расступилась, и мы втроём полетели вниз.

Я ожидала, что мы окажемся в Нижних Грязищах, и ландшафт нового мира, на землю которого мы в беспорядке повалились, вполне соответствовал моему прошлому путешествию в «чистилище для либералов»: низкое серое небо, унылая индустриальная окраина, как бы граница завода и мусорной свалки.

Бесы коротко и визгливо посовещались на американском английском. Я, прислушиваясь, сумела понять, что на документе, разрешающем мой арест, необходимо в каждом транзитном мире ставить печать, подтверждающую, что хозяева этого мира интереса ко мне не имеют и разрешают моим конвоирам следовать дальше. Негритянка, взяв бумаги, не спеша поковыляла в поисках местных бюрократов утиной походкой тучного американца. То ли и впрямь она, даже здесь, страдала дисплазией суставов, то ли передразнивала страдающих, то ли несла эту дисплазию как гордое знамя своей культурной идентичности, одновременно демонстрируя, как ей, демонице международного ранга, противно даже передвигаться по этой унылой туземной местности. Асексуал присел у бетонной стены и вытравил на несколько метров опутавший меня «поводок», молчаливо разрешая мне погулять на его длину.

Воспользовавшись этой любезностью и даже пробормотав смущённое thank you, я направилась к колченогому столу между бетонной стеной и двумя кучами мусора (индустриального и бытового). За столом сидело трое, занимались эти трое чем-то вроде игры в карты. Точно, это были карты. Меня неприятно изумило то, что едва не каждый ход сопровождался взрывом смеха. Да: мы, русские, жизнерадостная нация…

— Здравствуйте! — вежливо обратилась я к компании за столом. — Можно ли вас отвлечь? Я ищу Александра Михайловича Азурова…

— Мы не знаем такого! — выпалил сразу же самый молодой. — Извините, — прибавил он вполголоса.

— Аз есмь царь! — крикнул второй, не найдя ничего умнее.

— Аз — вилкой в глаз! — прокомментировал третий, самый старый в компании.

— С вами совершенно невозможно говорить по-человечески, — с огорчением и ноткой раздражения заметила я.

— А ты не говори, гражданка, а сядь да выпей! — предложил третий. — Мелкий, дай ей стул!

— Это табуретка уже…

— Один хрен…

— Выпить? — поразилась я, увидев, что карты в руках компании действительно как-то успели превратиться в картонные стаканчики, а стулья на самом деле стали табуретами и успели обозначить еле заметное желание обернуться деревянными ящиками.

— Я не буду эту жижу пить! — придирчиво сообщил второй. Действительно, жидкость на дне картонных стаканов была коричневой.

— Погодь, очистится!

— Ни х*** моржового она не очистится!

— Ну, иди тогда, сбегай за пузырём, пока дырка не затянулась!

— Нашёл дурака! Вон, мелкого пошли!

— Всё, всё, тихо, вишь, оседает!