Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Дверь распахнулась почти сразу. Существо мужского пола, которое показалось на пороге, мельком оглядело моего сопровождающего и жестами начало зазывать меня внутрь с преувеличенным почтением, едва не кланяясь до земли и возбуждённо приговаривая:

— Госпожа! Госпожа!

Внутри новый знакомый, разглядев меня, с огорчением, почти брезгливо заметил:

— Ты не Госпожа!

(Я успела осмотреться: жалкая кубическая комнатка с чем-то вроде матраса на полу в качестве единственного предмета мебели, но с большим плоским телевизором на стене.)

— Никогда не претендовала, — сухо ответила я. — А ты, выходит, раб, если так ждёшь Госпожу?

И то: мой собеседник был полугол, из одежды имея только набедренную повязку и нелепый кожаный ошейник. По типажу лица напоминал он, однако, петербуржских интеллигентов: учась в нашей северной столице, я видела много похожих на него людей. Но ведь не каждого из них ожидает это мрачное место? Нет, было здесь ещё что-то…

— Я не раб! — приосанился мужчина. — Я… я просто очень разочарован. Я так ждал…

— Кто же ты, если не секрет?

— Мы все здесь — рыцари, один отряд рыцарей!

— Рыцарей? — весело изумилась я. — Видимо, тех, кто служат Прекрасной Даме?

— Совершенно верно! И, знаешь, твоя ирония меня не задевает: она мне смешна, я выше твоей иронии!

— Ты можешь показать мне твою… «Прекрасную Даму»?

— Да вот же она! — с детским удивлением поразился мужчина, показывая мне фоторамку на стене. На фотографии, как я и ожидала, красовалась известная порно-дива. Момент был пойман удачно: женщина, лучившаяся счастьем, выглядела почти что невинной юной девушкой… Какая-то беспокойная, притягательная сила была в этой фотографии, которая здесь, видимо, служила «иконой»: я, хоть и сама женщина, лишь с некоторым трудом отвела от неё взгляд. Что же до мужчины, то он секунд на тридцать замер в блаженном созерцании и едва на колени не опустился рядом. Да вот уже и опустился, молитвенно сложил руки на груди.

— Позволь угадать, — тихо сказала я. — На Земле ты, видимо, регулярно грешил самоудовлетворением перед экраном телевизора или компьютера, и эта красотка нравилась тебе больше других, вот поэтому после смерти ты к ней и притянулся, а поскольку вас таких было много, вы и образовали целый барак «рыцарей» — верно?

— Что значит «грешил», что это за слово такое?! — вскипел мужчина. — Кто тебе дал право вторгаться сюда и бросаться такими словами? Нет никакого греха! Всё в мире благо!

— Где-то я это уже слышала…

— Если слышала, то плохо слушала и плохо усвоила! Твой ум находится в рабстве у этого — как его — у двойственного видения, вот что!

— Браво! — насмешливо отозвалась я. — Вся диалектика псевдо-восточной мудрости здесь тоже к твоим услугам. Немного же она тебе помогла…

— Мне она отлично помогает отличать правду от лжи, потому что правда всегда одна, а вот ты — ты и есть самая настоящая рабыня! Я могу здесь пойти куда хочу — а ты ходишь за своим господином на верёвочке! Ещё и нашла себе какого-то хмыря: я видел, когда открывал дверь! Нас связывают только по специальному приглашению, и не таким варварским способом!

— Верно, верно, не буду спорить… (Я хотела спросить собеседника, не видел ли он здесь моего учителя, но язык у меня не повернулся. В конце концов, Александр Михайлович не мог жить в одной из этих камер, в самой мысли было что-то кощунственное.) Ходишь куда хочешь — а куда же ты ходишь?

— Куда хожу? — потерялся мужчина… — Ну, днём я обычно ищу, как бы заработать на пропитание, сдаю тело внаём для… для разных услуг, выполняю разные другие вещи… не всегда приятные, но… в этом, видишь ли, и заключается свобода… Вам, homo sovieticus, не понять… Но вечером нам на экране является Госпожа! И вживую она тоже является, каждую неделю! А раз в полгода один из нас, избранный, наслаждается счастьем выйти на причал и непосредственно… но, если честно, я не хочу с тобой говорить о сокровенном. Ты странный человек, какая-то преступница, видимо; в твоих глазах насмешка над святыми вещами — с какой стати мне вообще говорить с тобой? Ещё осквернюсь… Я бы тебя выгнал, только мне страшно — то есть я боюсь: вдруг это проверка? Скажи мне честно, — он с надеждой заглянул мне в глаза: — Ты не Госпожа? Госпожа, это не Ты? Может быть, Ты так решила испытать меня, проверить мою верность Тебе? Что мне сделать, чтобы доказать свою верность?

В его глазах засветилось опасливое обожание. Я вся передёрнулась от отвращения. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но, к счастью, дверь камеры распахнулась, и сопровождающая меня бородатая негритянка вошла в камеру без всякого уважения к privacy[7] местного жителя. (Я ей почти обрадовалась: даже она не была так противна, как этот, с позволения сказать, «защитник Прекрасной Дамы».)

Мужчина при виде демоницы повалился на колени. Та ленивым жестом показала мне на выход, а «рыцарю» выписала хорошего леща, отчего тот застонал, почти завыл: на мой взгляд, преувеличенно-карикатурно. Наверное, громко жаловаться на обиды было в этом мире самым безопасным способом поведения.