Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— Навальнята шныряють, матушка, — со вздохом заметил мужичок. — И зярно в амбаре всё сожрали, паскуды. Иной раз осерчаешь, думаешь: поставлю на вас мышаловку, гадов ыгипетских, да в печь, да в печь! Ан нельзя, грех: тоже ведь человек — жива душа… А жисть-то одна, сами, нябось, знаете, а рядом Овраг…

— А что бывает с теми, кто попадает в Овраг?

— Так ведь ниже провалисся!

— Ещё ниже?

— Ишшо, ишшо — а там, матушка, даже уж и Расеи нет, — сокрушённо сообщил Платонка. — Во как!

Я кивнула: в этой космологии была своя логика. Ландшафт меж тем сменился с перепаханного поля на серую безжизненную степь, а после и вовсе на песчаную пустыню. Начинало припекать, но низкие облака по-прежнему мешали рассмотреть солнце. Невыносимо скрипело колесо.

— Вы бы смазали чем колесо, Платон Львович, — негромко посоветовала я.

— Да чем же смазать, чем же смазать, по нашей бедности… А и то, побогаче которыи, у тех тоже скрипит, так что ничаво…

Над нами, скрежеща медленно вращающимся ротором, пролетел ржавый пепелац — я даже не очень удивилась, увидев его здесь. Скрылся за горизонтом.

— У Алексея свет Анатольича сальца спросите! — поехидствовала я. — Аль не даст?

— Когда ж ему, матушка! Он ведь, когда о благе нашем не промышляет, всё со Злым-Терраном-Кочующим-Деспóтом борется!

— А Злой-Терран-Кочующий-Деспóт — это кто?

— Как же кто? Государь-Анпиратор!

— А вы, Платон Львович, никак, оппозиционер? — насмешливо полюбопытствовала я. — Против власти выступаете?

— Что вы, матушка, как можно! Бога-то не гневите!

— Как же это у вас получается, что и один — свет очей, и другой — благодетель? Как вы примиряете в своей голове это противоречие?

— А хто энто говорить, что мы примиряем? — почти обиделся мужичонка. — Это пущай там, в лондонах да парыжах, примиряють, а нам не надоть! У нас свой Русский Путь! Государь-Анпиратор проложил! — Он даже приосанился на миг. И вдруг втянул голову в плечи, торопливо закрестился, почти затрясся: — Ой, накликал, накликал! Скачет…

В воздухе действительно нарастал нехороший гул. Тревожно посмотрев через правое плечо, я увидела в воздухе густое и всё растущее облако пыли.

Облако раздалось — из него выступила невообразимо огромная фигура металлического всадника.

Всадник мчался во весь опор наперерез дороге. Я, как заворожённая, глядела на быстро мелькающие ноги коня. Голова всадника скрывалась в облаках — или, может быть, всадник вовсе был без головы.

— СЛААЗЬ! — разнёсся по пустыне заставляющий дрожать землю трубный голос.

Платошка кубарем скатился с телеги, плюхнувшись в грязную лужу (единственную на всей пустынной части дороги — ну надо же было так!) и, не оглядываясь, побежал куда глаза глядят. Я осталась сидеть с прямой спиной: вот уж дудки!

Колоссальное копыто упало с неба чуть ли не в сантиметрах от меня, и я полетела вверх тормашками.

Почти сразу я встала и отряхнулась. Ни лошадки, ни телеги — в песке отчётливо виделся отпечаток копыта размером с хорошую воронку от артиллерийского снаряда. Или с надувной бассейн средних размеров: он быстро наполнялся водой. Всадник скрылся в облаке пыли на горизонте.

— Жалко тебя, коняшка, — сказала я, снимая с головы платок и промокая испарину на лбу. — Надеюсь, Платон Львович купит в городе другую… Так, а мне-то что делать?

Жара стояла невыносимая, хотя по-прежнему на сером небе не было ни намёка на солнце. Дорога после проезда Государя-Анпиратора исчезла: замело песком, наверное. Я скинула ватник (под ним обнаружилась вышиванка) и, выпростав ноги из сапог, опустила их в пруд, уже наполнившийся водой по самую «бровку». Зачерпнула воду и попробовала на вкус. Вода была, увы, солёной…

Помнится, моя предшественница двухвековой давности купалась в море слёз. Может быть, и мне надо так поступить?

— Нет, не надо, — раздался за моей спиной свистящий шёпот. — Грех.

Я быстро обернулась. Передо мной на хвосте стояла пустынная гюрза.

«Бояться нельзя! — приказала я себе. — Это же просто сон: ничего здесь со мной не случится!»

Вслух я спросила:

— Почему грех?

— Потомуш-што это море слёз либеральной интеллигенции.

— Не самое большое море, скажем честно… В любом случае, — вспомнила я спасительное, — слово «грех» очень изношено. Какой смысл потрясать в воздухе жупелом греха? Этим гордым и бессильным словом пользуются тогда, когда хотят бросить камень в другого человека — разве нет?

— Ты не понимаешь, деточка, — прошелестела гюрза. — Твои слова верны в мирах начиная со Святой Руси и выше. А здесь, в Нижних Грязищах, действуют совсем другие законы.

— В мирах выше? — переспросила я, чувствуя, что стою на пороге какого-то важного понимания.

— Ты ведь с Земли, верно? Вообще, живые к нам нечасто заходят.

— А если живые заходят сюда нечасто, то я могу здесь найти — уже ушедших? — догадалась я.

Змея кивнула (всем телом).

— Гюрза, видела ли ты в вашем мире Александра Михайловича?

— А зачем тебе Александр Михайлович? — ответила змея вопросом на вопрос.

— Всего лишь навсего сказать ему спасибо…

Змея свернулась клубком на песке. Слегка приподняла голову: