– Обсудили. Только слушай, я ведь сама недавно такая была. В смысле, встала, пошла на работу, вернулась, а когда опомнилась – бац! – я проела два года. Два года! Их не вернуть, понимаешь? Некоторые за это время своих целей добиваются, ставят себе другие, побольше, повыше, а ты понимаешь, что два года стоял на месте. Ел-пил и все! Как животное! Набил живот, налакался воды – и в спячку, пока снова не проголодался. А разум для чего? Эволюция, интеллект, саморазвитие – все, что отличает нас от зверей, – все побоку? Если запустить, откреститься – чем мы будем лучше тараканов? А люди так годами живут. Мы деградируем. Я деградирую. Я, как это поняла, так мерзко себя чувствовала. Несколько месяцев пыталась выбраться, хваталась за одно, другое – все из рук валилось, ничего не могла до конца довести, не могла долго на одном сосредоточиться, внимание рассеивалось. Мозг был запущен, понимаешь? И тело тоже. Размякли как желе. В бассейн записалась – через полтора месяца бросила; начала учить немецкий, две недели не могла выучить правильные глаголы – бросила; купила ролики, упала четыре раза – бросила; пошла на танцы, тренер сказал, что растяжка плохая – бросила. Я в ужас приходила, когда думала, что обречена провести остаток своей жизни бездарно, бессмысленно, пусто, как те два года. Ведь только подумай – жизнь дается не каждой вещи на этой планете, а уж осознание того, что живешь – и вовсе единицам. Это уникально – жить и знать, что ты живешь, и что этот шанс дан тебе свыше, дан только один раз, и получить такой бесценный дар, и принять его как должное, и тратить его на всякую дрянь – это чудовищное преступление. Больше в обозримой Вселенной жизни нет, а мы получили ее с такой легкостью и так небрежно ее спускаем. Когда до меня это дошло, я была готова растерзать себя. Однако даже смерть казалась ближе, чем возможность что-то исправить. Я уже говорила, что мои мозги и мое тело перестали меня слушать? Так вот, два месяца назад, вследствие одного небольшого происшествия, они наконец-то соединились, внезапно вспомнив, что являются одним целым, а сегодня это целое совершило поступок, значимость которого ты даже не представляешь. И сейчас меня выводит из себя то, что ты делаешь ту же ошибку, потому что когда ты опомнишься, может быть слишком поздно, и ты уже не сможешь собрать мозг и тело вместе, и все потеряет смысл. Возможно, сейчас это не так явно, но когда ты станешь старше, взрослее, когда твоя гонка останется позади и у тебя будет больше времени, ты, наконец, начнешь задаваться вопросами. И тебе не понравятся ответы, но изменить их уже будет нельзя, потому что время вышло, и ты до самой смерти будешь себя в этом винить, понимаешь?
– Слушай, я – человек простой, не такой ученый как ты. Я еще в школе понял, что за тобой не угнаться, а уж сейчас – тем более. Но я думаю – ты пойми меня правильно, – что ты себя накручиваешь. У каждого своя жизнь, и все живут ее так, как могут. Не обязательно ведь, чтобы все что-то делали, где-то путешествовали, развивались или еще чего. Каждому – свое. Может, и для тебя спокойная жизнь – самое то?
– Спокойная жизнь и инертная жизнь – разные вещи. Неужели ты не понимаешь? Я говорю о том, как было пусто эти два года, не спокойно, а именно пусто. Это как фильм поставить на быструю прокрутку. Рраз – и фильму конец! Разве тебя это не заботит? Тебе в голову не приходит мысль, что ты что-то упускаешь?
Он жмет плечами.
– Нет. Меня все устраивает. О, мороженое уже продают. Хочешь мороженого?
Мне до него не достучаться. Он теперь за стенкой, кричи – не кричи – не услышит, хоть все связки сорви. Я теперь одна.
– Взял тебе с карамелью. Ты ведь любишь с карамелью?
Несколько секунд мне хочется размазать карамель по его лицу, но размазать значит поднять руку и водить ею из стороны в сторону, а я слишком устала даже для того, чтобы двигаться.
– Откуда знаешь?
– Я помню, один раз мы с классом в музей выбирались, мы тогда еще мороженого накупились, все вместе. Ты взяла с карамелью, Танька взяла с фисташками, Мирный сказал, что мороженое для девчонок, а сам съел половину ее брекета. Она заставила его купить ей новый. Хорошее было время.
Я оставляю Пашку, ностальгирующего по прошлому, и сажусь в автобус.