Рымба

И ты куда да снаряжаешьсе,
И ты куда жо отправляешьсе,
И на тот-светную да жирушку,
На похоронную могилушку,
Моя законная семеюшка?[12]

В дверях опустили гроб ногами на порог, пристукнули.

И вы несите-тко, да не тресите-тко,
И на пороженьки установите-тко
Мою законную семеюшку.

Вынесли на двор, вся деревня уже там стоит, молчит.

И ты простись-ко, моя законная семеюшка,
И с тепловитыим да гнездышком.
Еще, законная семеюшка,
И ты простись-ко с широкоей, зеленоей да уличкой…

Вынесли неспешно со двора, понесли по улице на берег.

И ты со многима добрыма людюшкамы
И с порядовныма соседушкамы.
Ведь почастешеньку с тобой да привоссиживали.

Мужики с гробом с улицы свернули, к пристани направились. Остальной люд деревенский по окольной дороге из деревни потопал на церковный мыс, сквозь еловый лес.

И сам ты знаешь, сам ты ведаешь,
И что один ты будешь одинешенек
И на тот-светноей да жирушки.

Поставили мужики гроб в рыбацкую лодку, сами на весла сели. Положено так – рыбака в последний путь по воде да в лодочке свезти.

Ты прирозыщи-тко своих родимыих родителей,
Ты передай от нас, победныих головушек,
И ты низкие поклончики.

Пока через губу-гавань деревенскую к храму гребли, народ уже дотопал, на берегу встречает.

Проросскажи про нашу жирушку-живленнице,
Про наше горюшко да горе горькое,
И как буду жить я, победная головушка,
Я горюша горе горькая.

Из лодки в церковь гроб перенесли, “со святыми упокой” батюшка отпел. Саваном накрыл Матвея, крестообразно землицей посыпал. Все по горсточке песка в могилу бросили, закопали Матти, крест на холмике поставили. Дед Лембоев щепоть землицы Мирье за шиворот кинул. Это чтоб поменьше тосковала она. И отправились обратно, к Мирье в избу, на поминки. Руки умыли, об печь погрели. Расселись за столы.

Налили отцу Моисею чашку бражки, поднесла вдова.

– Вот что я скажу вам, братцы, – начал тот, – можете верить мне, можете не верить. Дело ваше. Только нет для Бога мертвых, все живые. Мы вот Матвея закопали, а душа его сейчас где? Меж землей и небом. Мешают черти Матвеевой душе на небо взобраться. Потому что дал нам Бог свои дары – жизнь и свободу. Всем дал: и людям, и ангелам. А бесы – это ангелы упавшие, по своей воле зло избравшие. И для того жизнь и свобода нам дана, чтоб жили мы, не тужили б мы да не грешили бы. Коли с Господом в сердце живешь, чертям не служишь по свободной воле, то и воины ангельские в обиду твою душу не дадут, в рай проведут…

– А что за рай у тебя, отче? – спросил племянник Матти из-за дальнего стола. Он уж с утра дядьку брагой поминал. – Мы не знаем. У нас олени да тюлени на том свете, и даст нам Укко стрел и се́тей, чтоб их убить и изловить!

– Ты, Савватей, может, и будешь с лешими по чащобам продираться да с водяными среди волн барахтаться, а Мирье что прикажешь делать?

– Она Матвея встретит на полях Туонелы…

– Нет, сынок, не встретит. Потому как Матти во Христа верил, во славу Его тут жил, милостыню раздавал. И венец у них с женой один. В лучах любви Его греться да купаться. Вот ты, Савватеюшко, парень молодой, я слыхал, жениться собираешься. А невеста твоя, Марфа, еще моложе. Умна, весела, а уж красива да стройна куда как. Слава Богу, и мать с отцом у тебя живы, и братья-сестры у тебя есть. Все тебя любят, и ты любишь всех, и нет худа в той любви. Так вот представь себе, что рай – это не только кущи с яблоками или олени с тюленями, хотя и они не помеха, а вот такая вот любовь к тебе Божия вечная. Словно солнышко весеннее, только ярче и теплее, ласковее многажды. Трудно это представить, парень, в это поверить надо, да не каждому удается. Эх, да чего там! Молиться нам надо, ребята, чтоб добрался Матвей до Царствия Небесного!

Спустя девять дней встретил отец Моисей в Шуйской слободе купца Ивана Аверкиева, бывшего своего сослуживца, и тихонечко колечко предложил. По сходной цене. Тот обрадовался, купил не торгуясь. Кинулся к воеводе, мол, нашел я, вашбродь, княжеское колечко! Прошу светлейшему князю доложить, мол, купец Аверкиев Ванька, бывший государев пушкарь, нырял-нырял с причала да и нашел.