Послышались одобрительные возгласы. Паж поспешил наполнить кубок вином.
– Мои дорогие гости! – промолвил принц Джауфре. – Я собрал нынче на пиршество тех, кто всего ближе моему сердцу. Но тише, тише! Запел самый малый и самый великий трубадур – соловей. Как лелеет он каждый звук, как сплетает их в кружево!
Все примолкли. Только журчал ручей среди роз, а невидимый в темноте соловей рассыпа́л переливчатые трели.
Джауфре Рюдель заговорил снова:
– Знайте, друзья мои, завтра я отправляюсь в Крестовый поход. Со мной едут доблестный Маркабрюн и мой друг и соратник, рыцарь Бертран Аламенон. Наш пир прощальный. На одежды уже нашиты нагрудные кресты. Но здесь, за накрытыми столами, пусть звучат песни и беседы о весне и любви. Пускай звенят кубки, пенится вино.
– Для начала дозволь спросить тебя, принц, – сказал Маркабрюн, – избрал ли ты владычицу сердца – Прекрасную Даму, чтобы посвятить ей свои победы и заслужить благосклонную улыбку? Ты долго медлил…
– Я всегда хотел, чтобы в моей избраннице красота и высокие чувства слились воедино. В ранней юности меня постигли горькие разочарования. Я готов, говорил я себе, полюбить красавицу любой страны, белую, как лилия, или черноокую смуглянку. Лишь бы она была моей воплощенной мечтой. Долго искал я и наконец нашел ее – Прекрасную Даму, радость и любовь моего сердца.
– Кто же она? – хором вскричали гости.
– Прекрасная Мелисанда, принцесса дальнего Триполи.
– Так ты побывал в Триполи, за морем?
– Нет, я никогда не видел чудесной девы, никогда. Она – моя принцесса Мечта, моя принцесса Грёза. Все обольщения мира меркнут перед ней. Мечта не изменит, не поблекнет, но вечно будет моей путеводной звездой. Я даже не ищу встречи с принцессой Мелисандой. Но образ ее всегда передо мной.
– Нет, такая прихоть поэта не по мне! – усмехнулся Маркабрюн. – Я должен усладить свой взор красотой, тогда, быть может, полюблю. Но не с чужих слов.
– А я так славлю любовь-молнию, с первого взгляда! – воскликнул Бертран.
– Верно, верно, дяденька, – поддакнул шут, брякнув бубенцами. – Взглянешь еще разок – ан кривобока!
Все засмеялись. Вечерело. Джауфре Рюдель запел тихо-тихо, словно про себя:
– Не продолжаю… Эта песня слишком грустна для дружеского пира.
Тут встал один бродячий трубадур в изношенной рясе пилигрима[40].
– Дозвольте вам поведать, я посетил святые места[41] и много бродил по приморскому побережью во владениях крестоносцев. И в Антиохии побывал, и в Эдессе. Не миновал и Триполи. Видел не раз принцессу Мелисанду. Она царит там совсем юная, но разумная не по лета́м. Сердечна, добра, привечает странников. Щедрость принцессы беспримерна… Пел я для нее о дальней любви принца Джауфре Рюделя, о его заветной мечте, она же, внимая песням, перебирала струны лютни. И повелела записать стихи принца золочеными буквами.
– Неужели?! – просиял от радости Джауфре Рюдель.
– О, принцесса так чутко воспринимает песню и музыку! И речь ее, словно музыка, ласкает слух.
– Но какова она собой? – нетерпеливо воскликнул один из трубадуров.
– Поведай о ее красоте, как умеешь, – потребовали гости.
– Золотые кудри облаком вьются вокруг ее дивного лица, лазоревые очи сияют, как весеннее небо, а уста – пурпурные розы. Я не встречал девы прекрасней.
– Она – венец красоты, – возгласил другой странствующий певец.
– Погорели все ваши избранницы, дорогие гости! – захихикал шут. – Да мне-то что? Моя милашка так и останется милашкой. – И он опять зазвенел колокольчиками.
Красавица Клотильда посмотрела на принца и насмешливо улыбнулась.
– Чудесная сказка, не спорю. Но ведь это только сказка, мой принц! Не слаще ли тайное пожатие маленькой ручки и клятвы в вечной верности, скрепленные поцелуем на рассвете?
– О моя прелесть! – воскликнул Бертран Аламенон и рассмеялся. – Не эти ли самые слова ты говорила мне два года назад, когда я отправлялся в первый Крестовый поход?
Клотильда вспыхнула и обиженно отвернулась.
– Я подарил тебе тогда кольцо с бесценным алмазом. – Бертран, улыбаясь, взял Клотильду за руку. – Но что это? Я вижу еще одно кольцо – с великолепным изумрудом. Откуда оно?
– Вы не очень-то любезны, рыцарь! – нахмурилась Клотильда, вырывая руку.
– Разве ты не знал, дядюшка, что колечки размножаются, как кролики, на нежных ручках красавиц? – захихикал шут, бренча колокольчиками.
Он запел, кривляясь и нарочно путая мотив:
– Замолчи, шут, довольно! – прервал его Бертран Аламенон.