Рыцари былого и грядущего. Том III

– Да, в его книге много правды. А ты знаешь, почему Резун стал предателем? Служба сдала его, он в ответ сдал Службу, чтобы спасти свою шкуру. Ему было не за что умирать. А если сверхчеловеку не за что умирать, он превращается в чудовище. Я ведь хорошо знал Володю. Блестяще одарённый человек, очень сильный, чрезвычайно самостоятельный. Больше всего мне нравилось в нём то, что он органически не выносил никакой лжи. А ложь была кругом и во всём. В истории, полностью фальсифицированной, в наших идеалах, в которые мы не верили. Ложь была в том, что «мы – самые крутые». Что крутого в том, чтобы быть тупым бездушным инструментом абсурдной политики, полностью построенной на лжи? Ложь была в каждом приказе, который мы получали. Ложь была в каждой вербовке, которую мы проводили. Мы вдыхали ложь и выдыхали ложь.

Когда Володя переметнулся к британцам, во мне что-то сломалось, я потерял нравственную опору. С одной стороны, предательству не было и не могло быть никакого оправдания, он ведь пустил псу под хвост многолетний труд большого количества своих сослуживцев. Но с другой стороны… он не захотел сохранять верность лжи, которой все мы дышали. Россия была предана в 1917 году, и всё, что выросло из этого предательства – само по себе предательство от начала и до конца. А все вокруг вопили: «Резун – предатель». Как будто Служба – это Бог, которому надо хранить верность до последнего издыхания. Мы хранили верность Службе, верность братству суперменов, потому что больше у нас ничего не было. Володя предал братство, это было трудно перенести. Но ведь любой человек с мозгами и с душой прекрасно понимал, что наше братство – блестящий инструмент в руках у лживых маразматиков – предателей по самой своей сути. Надо было отключить свои мозги, усыпить свою душу, чтобы не понимать, что мы служили химере. Мы ничему в общем-то не служили и значит ничего не могли предать. Ведь никто их нас в коммунизм не верил.

Потом я читал Володины книги, одну за другой, блестящие книги. Мне стало понятно, что он загнал себя в полный кромешный тупик. Та правда, на которой он так настаивал, была столь же условна и относительна, как и наша советская ложь. Правда Резуна не выводила к свету, она вообще ни к чему не выводила, ни к какой Высшей Истине. В его правде не было ничего абсолютного, да он, как честный человек, никогда и не пытался это утверждать, никому не указывал пути и вообще ни к чему не призывал. И чем тогда его правда была лучше любой лжи?

Если человек не переносит ложь, он отрицает, а ведь надо же ещё и утверждать, а утверждать-то всем нам было совершенно нечего. Ни у кого из нас не было вообще никаких положительных идеалов. Мы прикладывали нечеловеческие усилия, чтобы сформировать уникальные навыки, мы рвали жилы, не знали ни дня, ни ночи, шли на любые страдания, совершали невозможное, не щадили жизни, и всё это во имя чего? Мы не только не знали этого, мы вообще об этом не задумывались. На смену коммунистической лжи пришла демократическая ложь, в Службе на это никто внимания не обратил. Мы делали то же, что и всегда. Энтузиасты хорошей работы, ни на что положительное по существу не направленной.

– Вы отстаивали национальные интересы.

– Не хочу даже объяснять, какая это химера. Для ясности готов предположить, что национальные интересы – нечто вполне реальное и даже не имеющее отношения ни к демократической, ни к коммунистической лжи. Вот, скажем, нашим национальным интересам соответствует создание государства Израиль, и мы вкладываем огромные усилия в его создание. Почти сразу же оказывается, что политика Израиля противоречит нашим национальным интересам, и мы начинаем вкладывать ещё большие усилия в поддержку врагов Израиля. Мы забиваем немереные ресурсы в поддержку Египта, но вскоре уже мы вынуждены совершать подвиги в противостоянии антироссийской политике Египта. Во имя национальных интересов мы создаём десятки тысяч танков, а потом во имя национальных интересов режем их на металлолом. Дело даже не в том, что сначала мы ошибались, а потом исправляли свои ошибки. Предположим, мы никогда не ошибались, а просто мудро изменяли свою политику в соответствии с изменившейся ситуацией. И в этом случае приходится признать, что мы служим чему-то условному, относительному, не имеющему абсолютной, непреходящей ценности. На любое из наших достижений в любой момент можно посмотреть, как на нечто крайне вредное. Мы отдаём жизни в борьбе со злом, которое завтра будет объявлено добром, во имя добра, которое завтра будет объявлено злом. Тут всё есть добро, и всё есть зло. А это значит, что высшей правды тут нет. И я устал служить тому, чего нет. Устал быть бездумным инструментом бессмысленной возни.

– Мы все инструменты, полковник. Вы думаете, в Ордене – иначе?