Рыцари веры

- Выслушайте дальше, монсеньор. Этот человек все шел с отрядом господина Бофора, когда мы подошли к линии королевских войск, я не мог выдержать, монсеньор, отправился отыскивать его и после долгих розысков нашел между множества трупов, наваленных один на другой. Он уже давно умер; я нашел у него в секретном кармане обрывок письма. Вот он. Прочтите, монсеньор!

Граф с отвращением взял смятый, запачканный кровью листок бумаги, и едва успев пробежать его глазами, побледнел, зашатался и чуть не упал.

Вот что говорилось в письме:

«Дорогая моя, единственная женщина, которую я люблю! Мне невыносима разлука с тобой, хотя мы виделись всего несколько дней тому назад. Посылаю тебе это письмо с верным человеком; когда ты его получишь, граф дю Люк уже будет в битве. Мне жаль его, бедного, у него прекрасное, благородное сердце, но он слишком поддается ревности. Он еще молод и не понимает, что женщина, которая любит, не может изменять. У меня с ним был длинный разговор, но не привел ни к чему. Надеюсь при первой встрече лучше это уладить. Если он будет у тебя, обойдись с ним гордо, без презрения, и вежливо, но не надменно, а главное, старайся не делать никакого оскорбительного намека, который мог бы повести к ссоре.

С каждым днем люблю тебя больше, потому, конечно, что и ты меня любишь. Весь твой Генрих де Роган.

P.S. Уже почти запечатал письмо и опять вскрываю. Любовь ведь деспот, требующий рабского повиновения. Не могу выдержать дольше, мне непременно нужно тебя увидеть… для тебя одной, моя возлюбленная, я приеду в Монтобан, для тебя одной… никого больше не увижу.

Жди меня через три дня после того, как придет подкрепление, я буду в…»

Второй страницы не было, но, судя по всему, она была не оторвана, а отрезана.

- Больше ничего,- прошептал граф,

- Вероятно,- сказал паж,- кто-нибудь другой до меня рылся в карманах убитого крестьянина; торопясь вскрыть письмо, разорвал его и бросил, как ненужное, оттого и эти пятна крови.

- Да! - сказал граф.- Теперь сомневаться больше невозможно. О, герцог де Роган! Вы сожалеете обо мне, бедном, ослепленном ревностью!… И я не могу отомстить!

- Отомстить всегда можно, монсеньор,- вкрадчиво заметил паж.

- Да, тому, кто довольствуется ударом кинжала; нет, я хотел бы видеть человека опозоренным, униженным на моих глазах… всю жизнь, честь отдал бы за это!

- Успокойтесь, монсеньор, вы говорите в порыве гнева и после, может быть, станете раскаиваться в своих словах.

- Я? Раскаиваться? - с горьким смехом ответил Оливье.- Ты не знаешь, как я ненавижу этого человека! Послушай, дитя мое, твои таинственные исчезновения обратили на себя внимание окружающих, тебя подозревают, но я верю тебе по-прежнему.

- Меня подозревают, монсеньор? - сказал, слегка побледнев, паж.

- Из зависти, может быть,- прибавил граф.

- Монсеньор, клянусь, я оправдаю ваше доверие.

- Верю тебе и докажу это. Тебе удалось сегодня ночью войти в Монтобан; ты можешь и уйти, когда захочешь?

- Конечно, монсеньор, я ведь проворен и ловок.

- Так ступай в королевский лагерь, попроси провести тебя к коннетаблю и отдай ему письмо, которое я сейчас напишу.

Мальчик покачал головой.

- Меня могут убить и взять письмо, как вы сейчас видели, поверьте мне, монсеньор, лучше не пишите.

Граф пристально посмотрел на него и протянул ему руку.

- Спасибо, Клод; теперь я вижу, что ты мне предан.

Паж поцеловал руку.

- Но мне трудно устроить то, чего бы я хотел,- прибавил Оливье.

- Напротив, монсеньор,- очень легко. Если угодно, я вам помогу.

- Как же ты это сделаешь?

- Очень просто. Я ведь не более как паж, незначительный мальчик, которого всегда можно в чем угодно обвинить; у меня все пороки пажа: я люблю выпить, подраться, даже своровать. Вот, например, вы забыли убрать эту дорогую ониксовую печать с вашим гербом; у меня сейчас же загорелись глаза; застегивая вам плащ, я тихонько взял ее и спрятал в карман.

Паж подтверждал на деле то, что говорил.

- Что же дальше? - спросил, невольно улыбнувшись, граф.