Рыцари веры

Человек тридцать, одетые крестьянами и вооруженные с головы до ног, сидели за столом, заставленным различными кушаньями и напитками. Все это были люди очень подозрительной наружности. Они ели и пили с большим аппетитом. В углу стояло штук тридцать заряженных мушкетов. Одно из окон было открыто; снаружи к нему была приставлена лестница, которую сторожил часовой с ружьем на плече; перед ним на табурете стояли судок с кушаньем, кусок хлеба и кружка вина: он охранял своих товарищей.

Пирующие были не кто иные, как главные вожаки разрушителей. Хозяин, добродушный Грипар, охотно бы отказался от дохода, который доставили ему эти посетители, но, к несчастью, отказаться было невозможно: с этими людьми шутки были плохи.

Дверцы на полу растворились, и вошел Жан Ферре вместе с незнакомцем, все еще закутанным в свой плащ.

Все поднялись с мест.

- Садитесь,- сказал Жан.- Все кончено.

- Что там случилось? - спросил одни из вожаков.

- Ничего особенного. Несколько дворян, возвращаясь с охоты, вздумали похозяйничать в трактире. Я их усмирил. Моего появления было достаточно, чтобы их угомонить. Больше нам никто не помешает - будьте спокойны.

Все снова уселись. Взоры всех устремились на таинственного незнакомца в плаще. Жан Ферре снял шляпу и почтительно сказал ему:

- Вы можете открыться, сударь; вам незачем больше скрываться: здесь все люди надежные, не выдадут, будьте уверены.

-  Я в этом не сомневаюсь,- произнес незнакомец и сбросил с себя шляпу и плащ.

- Господин Монбрен! - воскликнули все в один голос.

- Да, господа: Стефан де Монбрен! Я ваш друг и являюсь на ваш призыв,- многозначительно произнес молодой дворянин.

Тогда все вожаки поднялись с мест и дружелюбно столпились вокруг него. Стефану исполнилось тогда не более двадцати двух лет. Это был красивый, высокого роста молодой человек, обладавший прекрасными манерами, но очень гордый. Одет он был в черный бархат и вооружен рапирой и двумя пистолетами за поясом; грудь его прикрывал легкий панцирь, без которого в то смутное время редко кто обходился. Широкий лоб, большие черные сверкающие глаза, тонкий, слегка согнутый клювом нос и большой рот с белоснежными зубами, тонкие усики, франтовски закрученные кверху, подбородок, украшенный эспаньолкой, резкие, выразительные черты - все это придавало его лицу выражение энергии и отваги. Глядя на него, всякому становилось ясно, что в этом человеке скрыта железная воля и безграничная энергия.

В ту минуту он был бледен, но спокоен. Откинувшись назад, он левой рукой опирался на рукоятку рапиры, а правой крутил усы.

- . Садитесь, сударь! - пригласил его Жан Ферре.- Не желаете ли поужинать с нами?

-  Признаться вам откровенно - я голоден. Я с раннего утра выехал из дома и, боясь опоздать на встречу с вами, нигде не останавливался.

С этими словами он без церемонии принялся за еду. Вожаки пришли в восторг от его непринужденности и простоты.

Молодой человек наполнил свою кружку вином и. поднеся ее к губам, произнес:

- Господа! Пью за успех нашего дела!

Все восторженно закричали и чокнулись с ним. Ужин продолжался.

Тонкий наблюдатель, конечно, мог бы заметить, что молодой человек играет комедию. Порой лицо его как-то странно подергивалось; порой - мрачно хмурилось. Несомненно, он отлично понимал всю серьезность своего поступка и предвидел ужасные последствия его. Вызов, смело бросаемый им дворянству, к которому он сам принадлежал и от которого его с этой минуты отделяла глубокая пропасть, был им тщательно продуман. Но все же он внутренне страдал, потому что убеждения его ничего общего не имели с убеждениями разрушителей; он не разделял ни их уверенности, ни их надежды. Он не верил в успех их дела и не желал этого успеха.

Но что же побудило его зажмурив глаза совершить этот роковой шаг? Страсть, роковая страсть, дошедшая до сумасшествия, личная обида, жажда мщения за себя и за отца, за свою утраченную невесту.

Никто не понимал, что происходит в душе Стефана. Разве только один Жан Ферре, поглядывавший на него со злой усмешкой. Все другие вожаки принимали за чистую монету все, что он им говорил за ужином.

Беседа за вином продолжалась еще очень долго. Наконец Жан Ферре, который ни на минуту не забывал цели сборища и ясно сознавал, насколько важно принять окончательное решение, направил разговор на главную тему.

- Любезные товарищи и сообщники! провозгласил он, ударив рукояткой кинжала по столу с целью привлечь внимание и водворить тишину.- Теперь, когда наш ужин закончен, отставим на время кувшины свином и кружки, к ним мы можем вернуться потом и пить сколько душе угодно, обратимся к делу, для которого мы собрались сюда.

Вожаки тотчас же отодвинули на середину стола судки, тарелки, кувшины и кружки и устремили взоры на предводителя лиможских бунтовщиков - Жана Ферре.

- Мы вас слушаем,- сказали они в один голос.

Жан Ферре встал, окинул взором всех присутствующих и начал так: