Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось

– Я знаю, что будет, если мы останемся и будем работать.

– Я не могу этого сделать, Рози.

– Но нам не выжить! Мы должны вернуться домой, а, если так тяжело работать, мы не сможем! Мы просто погибнем!

Лия пожала плечами и взялась за цементный блок.

– Мне слишком страшно, – сказала она.

Я отвернулась и побежала к баракам, прячась за зданиями. Вчера прошел слух, что сегодня выходной у барака 14. Я нашла этот барак и проскользнула внутрь.

– Ты кто? – спросил меня кто-то, когда я вошла.

Я посмотрела наверх и увидела, что меня окликнула маленькая девушка с верхней полки нар.

– Я Рози Гринштейн.

– А что ты тут делаешь?

– Я сбежала с работы.

Девушка слезла с нар и подошла ко мне.

– Откуда ты?

– Из Красны.

– А я из Зенты. У моей подруги была двоюродная сестра в Красне. Как зовут твою мать?

– Хая Неха Гринштейн.

– Я ее знаю! Девичья фамилия Хейльбрун?

– Да! Откуда ты знаешь?

– Подружка говорила о родственниках в Красне. Она в этом бараке. Я отведу тебя к ней.

Я ушам своим не верила.

Мы пошли по бараку вместе. Она привела меня к высокой девушке, сидевшей на полу.

– Это Ривка Хейльбрун, – сказала странная девушка и оставила нас.

– Ты кто? – спросила Ривка.

– Я Рози, Рози Гринштейн. А ты, наверное, моя двоюродная сестра. Мой дед – Хейльбрун.

– Рози? Я про тебя слышала. Мой отец – Авраам Хаим. А как звали твоего дед?

– Иехида. Ты его знаешь?

– Конечно! Конечно, я его знаю! Он брат моего отца. Садись со мной.

Я села на пол рядом с ней.

– Дома меня ждет хоссен[33]. Он тоже наш двоюродный брат.

– Здорово! А как его зовут?

– Ицхак. Хочешь, я расскажу о нем?

– Очень хочу!

Ривка неожиданно умолкла, и я ее поторопила:

– Как он выглядит?

– Он очень красивый. – Ривка улыбнулась и сама стала очень красивой. – У него светлые волосы и голубые глаза. Мы познакомились пару месяцев назад. Но с тех пор как нас привезли сюда, я его не видела и не знаю, где он.

– Наверное, здесь.

– Надеюсь, что нет.

– Я тоже надеюсь. Расскажи мне про него.

И она рассказывала, пока не пришло время возвращаться в мой барак.

– Рада была с тобой встретиться, – сказала Ривка, обнимая меня.

Она была страшно худой, совершенный скелет.

– Я тоже, сестра Ривка. Мы обязательно еще увидимся.

Но мы не увиделись. Никогда.

Глава 20

Небеса проповедуют славу Божию,

и о делах рук Его вещает твердь.

Псалтирь 18:2

Красна. 1937. Мне 11 лет.

Всю ночь бушевала буря. Я слышала раскаты грома, они будили меня от сна, я подбегала к окну и видела, как гнутся деревья и белый снег покрывает землю. Я возвращалась в постель и сворачивалась клубочком под одеялом, радуясь, что утро еще не наступило. Нас разбудил Ехезкель.

– Рози, Лия, мама, идите сюда!

Мы понеслись к гостиную. Ехезкель стоял у окна, буквально прилипнув к замерзшему окну. Мы подошли к окну, заранее зная, что увидим. Весь двор был засыпан сверкающим снегом. Крыши, улицы и даже мусорные баки покрывал белый шелк. Солнце еще не встало, и вокруг царил непередаваемый покой. Казалось, Бог с небес бросил одеяло и укутал всю землю. Одеяло сверкало миллионом крохотных бриллиантов. Во двор еще никто не вышел, и покров был нетронутым. Мы стояли, обнявшись, и смотрели на тихий двор.

– Словно манна небесная, – тихо сказал Ехезкель.

Мама улыбнулась и взъерошила ему волосы.

– Только этой манной сыт не будешь, – сказала она, и зимняя сказка рассеялась. – И что это нам говорит? Рози, иди к господину Балану, принеси молока, а ты, Лия, накрывай на стол.

Я была не против прогулки по морозцу. На снегу останутся мои следы!

К выходным озеро полностью замерзло, плакучие ивы склонились над ним, как заботливые мамочки, и мы наконец-то смогли кататься. Мы с Лией взяли Ехезкеля и отправились на озеро. Настоящих коньков, как у других детей, у нас не было, но лед был таким скользким, что можно было кататься просто на ногах. Раиса Вальдман дала мне покататься на ее коньках – белых, высоких, со шнуровкой. Раиса твердила, что ей нравится кататься на ногах, но я знала, что она просто хочет сделать мне приятное. Мы кружили по озеру, все быстрее и быстрее, и морозный воздух буквально возрождал меня к жизни. Про то, что у нас есть мама и дом, мы вспомнили, лишь когда солнце стало садиться, а ветер усилился. Мы все вместе вернулись к маме, засыпанные снегом. В доме мы сняли обувь и мокрые носки и попытались вернуть замерзшие ступни к жизни.

– Ой! Посмотрите-ка на свои отмороженные руки! – ахнула мама.

Она взяла руки Ехезкеля в свои и принялась растирать, пока он не сказал, что руки у него согрелись. Потом мама растерла руки Лии, а потом мои. От маминого теплого прикосновения руки мои сразу обрели чувствительность.

– А можно разжечь огонь? – спросил Ехезкель.

– Прости, шейфала[34], это нам не по карману. Нужно сберечь газ для настоящих холодов.

Ехезкель расстроился.

– Иди сюда, я согрею тебе ножки, – сказала мама и стала растирать его ступни.