– Тогда вам было шестнадцать лет, – продолжал Неджати-бей. – В подобных ситуациях судья раньше даже не стал бы слушать ни мать, ни сына, если бы они обратились в суд. Как известно, у нас, согласно закону, до недавнего времени открыть дело по признанию отцовства было возможно только в течение года после рождения ребенка… Насколько мне удалось выяснить, мать молодого человека забеременела, когда была замужем за одним актером. Ради сохранения семьи и ради того, чтобы не поколебать авторитет и положение в семье, муж мог признать свое отцовство, если его жена находилась замужем за ним на момент рождения ребенка, кто бы что ни говорил. Впрочем, другой вариант был невозможен: в противном случае, согласно прежним законам, жена отправлялась в тюрьму по обвинению в прелюбодеянии.
– Эти законы сейчас изменились?
– Прежде чем изменились законы, изменилась медицина, Джем-бей. Сегодня добросовестному судье не надо вызывать отца с сыном в суд, сажать их рядом, смотреть им в лица и задавать вопросы. Теперь берут кровь, делают тест ДНК и совершенно точно устанавливают, кто кому отец и сын. Прежде подобные вещи были невозможны, поскольку считались подрывом основ общества.
– Почему общество должно быть потрясено из-за того, что кто-нибудь признает отцовство?
– Джем-бей, вы были вместе с матерью этого парня, Гюльджихан-ханым, летом тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, когда вам было шестнадцать лет? – спросил Неджати-бей, глядя мне прямо в глаза.
– Всего один раз, – ответил я. – Но что-то я сомневаюсь, что за один раз может получиться ребенок.
– Говорят, этот самый Энвер нашел самого зубастого адвоката по делам отцовства, который если берется за дело, то уж его не упускает.
– А Гюльджихан-ханым еще жива? – спросил я осторожно.
– Жива.
– Когда мне было шестнадцать лет, у нее были рыжие волосы.
– Волосы у нее до сих пор рыжие. Она до сих пор красивая. После того как она развелась со своим мужем Тургай-беем, он умер. Их брак был несчастливым, но она по-прежнему полна жизни и мечтает о театре. Ясно, что ее заставило об этом заговорить не желание отомстить, а скорее потребность обеспечить своего сына. Ей должно быть известно о тестах ДНК и о том, что «правило одного года» более недействительно…
– А чем парень занимается?
– Энвер изучал бухгалтерское дело в каком-то университете. Он холост. Имеет свою маленькую бухгалтерскую контору в Онгёрене. Говорят, он связан с молодежными националистическими группировками, ненавидит курдов и «леваков». Обижен на отца и на жизнь.
– На отца – вы имеете в виду на Тургай-бея?
– Да.
– Неджати-бей, если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?
– Я не могу быть на вашем месте, Джем-бей, потому что вы гораздо лучше меня знаете, что произошло тридцать лет назад. Но, судя по тому, что вы вспомнили, что действительно были с упомянутой женщиной, самым правильным для вас решением будет сдать кровь. Я начну судиться, и на первом же заседании, чтобы не затягивать процесс, мы попросим Энвера тоже сдать анализ, а после ответа я заставлю суд объявить дело закрытым, чтобы пресса не публиковала подробности вашей интимной жизни и не позорила владельца «Сухраба».
– Айше-ханым не должна ни о чем знать, иначе она очень расстроится. Встретьтесь сначала с Энвер-беем. Может быть, удастся все решить без суда.
– Адвокат той стороны сказал, что его клиент не хочет с вами встречаться.
Я с изумлением заметил, что это меня задело.
Два месяца спустя я сдал кровь на медицинском факультете Стамбульского университета в Фатихе. Справку, которую больница подготовила для суда, мне по телефону до заседания зачитал Неджати-бей. Неделю спустя судья вынес решение признать Энвера моим сыном согласно всем требованиям закона. Во время всех этих перипетий в суде, сдачи анализов, зачитывания решения, записи в акт гражданского состояния, в больнице и в зале суда, я втайне мечтал, что мы можем встретиться с моим сыном. Интересно, какой была бы наша первая реакция, когда мы увидели бы друг друга?
По словам адвоката Неждати-бея, нежелание сына встречаться со мной на самом деле было хорошим знаком. В такой ситуации, вне зависимости от возраста, сыновья обычно испытывают к отцам неприязненные чувства. Как только происходила запись акта гражданского состояния, у «пострадавшей стороны» сразу появлялось право открыть иск о возмещении родительских затрат, так как мой сын мог заявить, что они с матерью много лет жили в трудных материальных условиях. Хорошей новостью было то, что Энвер такого дела не открыл. Может быть, он и не собирался тянуть с нас деньги. Адвокат избавил меня от излишнего оптимизма, предупредив – все судебные дела по признанию отцовства в конце концов становятся экономическими делами. В истории еще не было примеров, когда бы сын открывал дело об отцовстве, имея отца-бедняка. Неджати-бей, который занимался еще и инвестициями «Сухраба», предложил под предлогом обретения сына устроить в Онгёрене народное слушание и представить компанию населению.