– Оказывается, у меня есть сын, – внезапно сказал я Айше вечером за ужином, выпив перед признанием два стаканчика ракы. Затем рассказал ей все как было, без утайки. В то же мгновение я ощутил, как с моих плеч свалился гигантский груз, но насколько легче стало мне, настолько тяжелее – Айше.
Она долго молчала, а потом произнесла:
– Конечно же, ты несешь ответственность перед сыном, но меня эта новость сделала несчастной.
Моя жена задала следующие вопросы: хочу ли я увидеть Рыжеволосую Женщину? хочу ли подружиться с сыном? хочу ли установить с ним близкие отношения? Не поэтому ли мы много лет искали различные толкования истории о царе Эдипе и о Рустаме с Сухрабом?
Той ночью мы напились, но успели обсудить еще и главный вопрос: так как в турецком праве не признаются завещания, то после моей смерти две трети «Сухраба» должно будет перейти признанному мной сыну.
После того как мы поговорили на такие темы, как наследство, право, адвокат, вакф[17]
, Айше сказала:– Если бы твоего сына звали Сухраб, было бы очень символично.
Некоторое время после нашего ночного разговора она пыталась выяснить у меня, не встречался ли я с ним тайком. Ради того, чтобы успокоить ее, я сказал:
– Этот парень не хочет со мной встречаться. Мне кажется, он какой-то странный.
– А ты хочешь с ним встретиться? Хочешь увидеть его лицо?
– Нет, – соврал я жене.
Прошло три месяца. Однажды из Афин позвонил Мурат. Он сказал, что ждет меня в афинском отеле «Гранд Бретань». Когда через два дня мы встретились с ним в Афинах, он взволнованно сообщил мне, что Грецию вот-вот объявят банкротом. В помпезном вестибюле отеля, в котором во время гражданской войны, начавшейся после Второй мировой, англичане устроили свою ставку, он сообщил, что цены на недвижимость в Афинах упали вполовину, что половина постояльцев отеля – это немецкие коммерсанты, которые готовятся по дешевке скупать недвижимость, и принялся показывать цветные фотографии зданий в центре города, выставленных на продажу.
Два дня мы ходили с Муратом и с агентом недвижимости, просматривая здания. На третий день я взял такси и отвез моего друга в город Фивы, который находится на расстоянии часа езды от Афин. Там мы увидели ржавые железнодорожные пути, старые вагоны, заросшие паутиной и плющом, заброшенные фабрики и ангары. Город, в котором жил царь Эдип, находился прямо на вершине холма, в точности как на картинах Энгра и Гюстава Моро. За кофе Мурат сказал мне, что ему нужны деньги и он хочет продать мне свои участки в Онгёрене.
В Стамбуле наши адвокаты, которые продумывали все в деталях гораздо быстрее меня, сообщили, что цена, которую просит Мурат-бей, высокой не является. Они добавили: было бы неплохо, прежде чем мы совершим эту весьма выгодную для «Сухраба» сделку, провести в Онгёрене общественные слушания, во время которых мне стоит напомнить тамошним жителям о проведенных там днях, сообщить, что намерения фирмы добрые, и подтвердить свое уважение к покойному Махмуду-усте.
Я попросил Неджати-бея узнать, как поживают Гюльджихан-ханым и Энвер-бей.
Две недели спустя Неджати-бей сообщил: у Рыжеволосой Женщины с сыном всегда были очень близкие, дружеские отношения. Однако после судебного дела о признании отцовства они стали реже встречаться. Рыжеволосая Гюльджихан-ханым живет в Стамбуле, в Бакыркёе, в квартире, оставшейся ей от покойного супруга Тургай-бея, и зарабатывает на жизнь тем, что озвучивает телесериалы.
По словам адвоката Неджати-бея, мой сын Энвер очень плохо отнесся к нашей рекламной кампании и не собирается приходить на общественные слушания. По всей вероятности, он не был успешным бухгалтером, однако вел финансовые документы многих ремесленников и завоевал в Онгёрене хорошую репутацию, помогая беднякам платить налоги. Со слов адвоката, мой сын обладает раздражительным и неуживчивым характером и поэтому до сих пор не женат. Он встречается с компанией молодых друзей, которые верят в самоотверженную преданность его матери театру, и публикует стихи собственного сочинения в умеренно-консервативных литературных журналах «Хиляль» и «Пазар», которые Неджати-бей мне привез. Когда я дома тайком от Айше прочитал стихи, то спросил себя: интересно, что подумал бы мой отец, если бы был жив, узнав, что его внук пишет стишки в религиозные журналы?
В те же дни я поручил рекламному отделу «Сухраба» устроить общественные слушания в Онгёрене.