Рыжий

- Насколько я знаю вашу систему, - говорил Масуд, – иначе и быть не могло. Помню, я был в техникуме, построенном русскими в городе Мазари-Шариф, – там всюду царил серый стандарт, даже комнаты были одинаково безликими, как ящики для обуви. Чего же вы хотите от своих генералов? Они выросли в ящиках для обуви. Я слышал, они должны были согласовывать с Москвой чуть ли не каждый артиллерийский залп. Кто же так воюет?

- Все эти годы наши спецслужбы, войсковая разведка, спецназ, авиация охотились за вами. Что помогло вам избежать гибели, амир-саиб?

- Нас спасали Аллах, хорошая контрразведка и удача. Мы никогда подолгу не задерживались на одном месте. Раз десять расположение моего штаба бомбили, кругом гибли люди, а я не был даже ранен. Все, видно, зависит от Бога, каждому отпущен свой срок.

Однажды около кишлака Руха я вышел в эфир по УКВ-связи и разговаривал с одним из своих командиров. Он спросил, где я нахожусь? Случайно я назвал деревню, расположенную в километре от того места, где был на самом деле. Через десять минут прилетели восемь штурмовиков и превратили деревню в пыль.

…Мы говорили о его прошлом (сын подполковника, два года отучился на архитектурном факультете Кабульского политехнического, а в 19 лет взял в руки оружие, начал свой джихад и вот воюет беспрерывно уже почти двадцать лет). Мы говорили о том, какое будущее ждет Афганистан (Масуд верил, что с падением режима Наджибуллы будет создано коалиционное правительство и в стране наступит долгожданный мир – как же жестоко он ошибся!). Мы говорили о глобальных переменах в мировой политике («хорошо, что покончено с имперской политикой Москвы, но, с другой стороны, боюсь, теперь некому будет противостоять Соединенным Штатам, а их активность может принять опасные формы» – попал прямо в точку).

И вот, наконец, мы подошли к проблеме наших пленных.

Все эти дни я ни на минуту не забывал о том, что привело меня сюда, зачем я здесь. Эти разговоры были, конечно, очень интересны и поучительны, но они казались лишь подступами к главному. На Востоке никогда не станут говорить о главном с места в карьер, часами будут ходить вокруг да около. Рори уже давно донимал меня своими предупреждениями: «Не спеши с просьбами об освобождении пленных, очень аккуратно формулируй каждое предложение, очень внимательно слушай собеседника. Иначе вся наша миссия закончится ничем».

Масуд знал об истиной цели нашего визита в ущелье Фархар. Рано или поздно мы должны были приступить к этой нелегкой теме.

-Так вы русский? - в упор разглядывая меня, скорее не спрашивает, а утверждает Амирхан.

Я согласно киваю головой. Отпираться бессмысленно: за стеной только что закончилась моя встреча с соотечественником по имени Гена, нашим бывшим солдатом, который теперь шофер в отряде ваххабитов под командованием Амирхана, и этот Гена тоже сидит здесь, заметно робея при виде своего властелина. Конечно, я русский, не мог же я при встрече с этим Геной выдавать себя за финна, мне поневоле пришлось открыться.

Гена был шестым нашим парнем, которого мы отыскали на семнадцатый день похода по северным афганским провинциям. После разговора с ним «духи» завели нас в контору местной электростанции, превращенной в партизанский штаб. В углу за письменным столом восседал Амирхан. Глядя на меня немигающими властными глазами, он сухо ответил на приветствие. На шее у него был повязан белоснежный платок. Холеные руки лежали на поверхности стола.

- Но если вы - русский, значит… - Он делает паузу и, четко разделяя слова, завершает: – Значит, мы должны убить вас.

В комнате повисает тишина. Гена еще больше втягивает свою голову в плечи и избегает встречаться со мной взглядом. Челядь, напружинясь, сжимает оружие, готовая, кажется, прямо здесь привести приговор в исполнение. Краем глаза я смотрю на Рори и Питера - оба побледнели, растерялись. Ирландец сегодня выступает в роли переводчика с фарси на английский. Это он мне говорит: «Значит, мы должны убить вас». Я вижу, как трудно даются ему эти слова.

- Мы должны убить вас потому, - холодно и с едва заметным презрением объясняет Амирхан, - что вы, русские, беспощадно уничтожали наших детей и женщин. Вы разрушили нашу страну.

Рори передает мне его слова без обычного злорадства, без привычного желания лишний раз ткнуть меня лицом в грязь. Дело принимает нешуточный оборот. Мы у исламских фундаменталистов, у «непримиримых», а они с неверными не церемонятся.

- Но я не солдат, а журналист. - Моя слабая попытка выпутаться не производит на моджахедов ни малейшего впечатления.