Рыжий

Зал аплодирует. Сотни глаз устремлены на моих друзей – в этих глазах читаются любопытство, уважение, признательность. Золотой венок, установленный посреди сцены на специальном обтянутом синим бархатом пьедестале, совсем близко от нас. Мы понимаем, что ничем не лучше других претендентов, но все же, все же… Да и лондонские газеты три последних дня так много пишут о нашей экспедиции. Только Юра Хмелевский, верный своей привычке раскладывать все «по полочкам», говорил: «Не-е, ребята, это дело пустое. Во-первых, в прошлом году венок дали за Северный полюс – два года подряд за одно и то же давать не будут. А во-вторых, арбитры – обыкновенные люди, и антисоветская истерия наверняка в той или иной степени скажется на их решении».

Мы все соглашались с его доводами и… продолжали верить в удачу.

И вот последний акт трехчасового спектакля в Гилдхолле. Утомленный и взмокший Уорвик Чарльтон, призвав на помощь весь свой пафос, объявляет:

– Золотой лавровый венок решением жюри присуждается…

В огромном зале стоит мертвая тишина.

– …французскому спортсмену Жану-Марку Буавэну!

Сияющий француз, лавируя между столиками, идет на сцену получать приз. Все, стоя, приветствуют нового лауреата. На его голову торжественно, словно корону, водружают золотой венок.

Все. Церемония окончена. Мы выходим на площадь перед Гилдхоллом, где шесть вымокших под дождем девиц держат транспаранты с надписями, призывающими нас немедленно вывести войска из Афганистана и обеспечить в СССР права евреев. Ага, вот вам и провокация.

– Главное – не победа, а участие, так ведь, парни, – широко улыбаясь, говорит Володя Леденев. Он – самый хитрый в экспедиции и поэтому всегда для маскировки говорит банальности.

К нам подходит мистер Чарльтон.

– Если бы вы знали, как бурно вчера проходило голосование. Вам не хватило до победы всего одного голоса.

– Не беда, – утешает его наш Вася Шишкарев. – Зато, какой вкусный был обед.

Мы вернулись в Москву, а через неделю я снова отправился в зарубежную поездку – теперь на зимнюю Олимпиаду в американский город Лейк-Плэсид. И там опять аукнулся Афганистан. В Нью-Йорке к прибывшему самолету Аэрофлота с нашими спортсменами, официальными лицами и журналистами трап так и не подогнали. Больше трех часов мы ждали, когда же нас выпустят наружу. Нет. Самолет отбуксировали куда-то на задворки аэропорта имени Кеннеди, окружили полицейскими машинам, а высадить пассажиров отказались. В конце-концов, «Ил-62» вновь вырулил на взлетно-посадочную полосу и взял курс на Вашингтон. Там нам милостиво позволили сойти на американскую землю. На комбинезонах и куртках работников аэропорта были нацеплены значки с надписью «Убей русского».

Вот когда я впервые почувствовал: Афганистан – это серьезно.

Безрадостно прошел еще один год.

В начале 81-го к нам в редакцию «сверху» поступило указание командировать в Кабул на длительный срок сотрудника в ранге члена редколлегии. Главный редактор на заседании огласил эту бумагу и вопросительно оглядел коллегию: «Может быть, есть добровольцы?» Все задумчиво опустили головы. В Голубом зале, где проходило заседание, повисла тишина. Уже было известно, что накануне главный редактор приватно предлагал кое-кому из членов коллегии отправиться в южную страну. Но один отказался, сославшись на плохое здоровье, другой не смог принять предложение по семейным обстоятельствам.

Афганистан в то время представлялся нам чем-то вроде черной дыры. Никакой информации оттуда практически не поступало. Питались слухами. Официальная версия звучала так: советские войска вошли в сопредельное государство по просьбе его законного правительства для отражения внешней агрессии. Все. Точка. Неофициально же всякого рода партийные «спецпропагандисты» вполголоса объясняли: если бы туда не вошли мы, то вошли бы американцы. Афганский лидер Амин, который приглашал войска и которого наши прикончили, едва войдя в Кабул, это агент ЦРУ. Моджахеды – платные наемники империализма. Сражаясь в Афганистане, мы защищаем от врага свои южные рубежи.

Последнее, впрочем, как оказалось впоследствии, было чистой правдой.

Считалось, что поехать в Афганистан – это обречь себя почти на верную гибель. И ладно бы там на неделю поехать или на месяц, а то ведь в командировку отправляют на целый год. Ну, точно, живым не вернешься.

Все мы выросли в спокойной и благополучной стране. Во всяком случае, нам тогда так казалось, что она благополучная. В нашей жизни не было ни вооруженных конфликтов, ни террористических актов. Выстрелы мы слышали только в кино. Война представлялась чем-то очень далеким и почти нереальным. Глупо было совать свою голову в петлю.

Но, видно, моя депрессия к тому времени приняла особенно болезненные формы. Лучше загнуться там, чем заживо сгнить здесь, подумал я, наблюдая за отчаянными попытками главного выполнить указание ЦК. И поднял руку.

Я не был ни храбрецом, ни поклонником Апрельской революции.

Просто так сложилось. Судьба…

Через неделю мою кандидатуру утвердили «наверху», дали месяц на сборы, а 20 марта рейсовым самолетом «Аэрофлота» я прибыл в Кабул.