Рыжий

Повидался с нашим послом Фекрятом Ахмеджановичем Табеевым. Он уже пятый год тянул лямку в Кабуле, это было чересчур для страны, где полыхала война. До этого Табеев два десятилетия был первым секретарем Татарского обкома КПСС, причем «татарским ханом» он стал чуть ли не в двадцать восемь лет – случай для нашего времени неслыханный, ведь в наше время страной руководили люди, которым было далеко за шестьдесят. Значит, что-то было в Табееве такое, что выдвинуло его. Что? Когда я работал в Кабуле, мы встречались, бывало, подолгу беседовали – я старался разгадать эту загадку. То, что он был сильным человеком, это очевидно. Это было заметно по тому, как он разговаривал с маршалами и высокими партийными бонзами, постоянно навещавшими Афганистан, как вел совещания, как решал вопросы. Но, похоже, он еще был и неглупым человеком. Когда весной 81-го я пришел ему представляться, посол долго расспрашивал меня о нашей полярной экспедиции, об Арктике, о Северном полюсе. Чтобы начальник его уровня этим интересовался, такое встречалось чрезвычайно редко. А он даже книгу о полюсе попросил меня надписать и поставил ее в кабинете на самое видное место. Ага, сделал я вывод, значит Табеев из той половины человечества, которая аплодирует безумцам и романтикам.

Подобно многим другим руководителям его калибра, Фекрят Ахмеджанович мог хорошо «заложить за воротник», причем на его поведении это, как я замечал, абсолютно не сказывалось. Бывают такие богатыри: выпить пол литра водки для них – это то же самое, что для остальных пригубить из рюмочки.

Однажды после традиционной «читки» (это такие еженедельные утренние совещания в посольстве с участием журналистов) Табеев пригласил меня позавтракать с ним. Мы спустились из его кабинета в столовую, расположенную на первом этаже.

– По рюмке? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сам налил мне и себе по полному фужеру «Посольской».

– Так ведь рано же еще, – попробовал я протестовать. – Еще и двенадцати нет.

– Поэтому я и говорю – только по рюмке.

Он залпом выпил свои сто пятьдесят и проследил, чтобы и в моем фужере не осталось ни капли. Закусили. Поговорили.

– Ну, что, еще по одной?

– Фекрят Ахмеджанович, – взмолился я. – Мне ведь еще работать надо.

– А ты думаешь, мне не надо.

Выйдя из посольства, я сел в машину и, с трудом контролируя себя, поехал домой – спать. Он, как ни в чем не бывало, пошел в кабинет – работать.

Табеев, зная о моей привычке мотаться по стране, завидев меня в посольских стенах, немедля зазывал к себе и дотошно допытывал, что я видел, с кем встречался, и что я вообще думаю о ситуации. Под конец он обычно спрашивал: «Ну, а как там наши воюют?» Хорошо, воюют, отвечал я, думая, что он имеет в виду советских солдат. И только потом до меня дошло, что Табеев интересуется конкретно своими земляками. Видно, он и меня почему-то считал татарином. «Как там наши?» Впоследствии, уловив суть вопроса, я уже подробно рассказывал о встреченных на поле боя татарах и их подвигах. Врать не приходилось, татары действительно воевали отважно.

Но отчего же его так долго держали в Афганистане? Кремлевские интриги? Или оттого что справлялся? Оттого что трудно было найти замену? Табеева, действительно, заменить кем-то другим было нелегко. Он умел находить общий язык и с военными, и с КГБ, и с афганскими лидерами. Там ведь каждый мнил себя главным. А по сути главного не было, всегда существовала грызня между ведомствами. Посол старался стоять над схваткой.

Встретив меня сейчас в своем кабинете, он пытливо оглядел с ног до головы, потом расспросил о жизни, одобрил решение об учебе в академии и неожиданно предложил пойти прогуляться в сад. Там он с горечью сказал:

– А у нас тут, как видишь, все без изменений. Кончать надо с этой войной.

Я, ошеломленный, молчал. Вот почему он не стал беседовать со мной в кабинете. Этажом выше располагалась резидентура ГРУ, этажом ниже – резидентура КГБ, а за стеной – официальное представительство этого грозного ведомства. Конечно, он подозревал, что каждый его чих пишется на пленку.

– А как кончать? Уйдем, значит, перережут здесь всех наших друзей.

– Нет, – буркнул он. – Ты не прав. Уже не перережут. Взрастили силу. Я был недавно в Москве, там появились люди, которые готовы взять на себя ответственность за вывод войск.

– На самом верху?

– На самом верху, – подтвердил он.

Может быть, посол имел в виду Горбачева, звезда которого начала восходить на политическом небосклоне? Не знаю. Только его прогноз не сбылся. Еще долгих пять лет мы барахтались в том кровавом болоте.

Навестил я и начальника особого отдела 40-й армии. Он щедро поделился с будущим кандидатом наук материалами враждебной пропаганды, направленными на разложение нашего боевого духа. Душманскими листовками, призывающими бойцов переходить на сторону исламистов, фальшивыми советскими газетами, отпечатанными в Европе (открывает солдат родную «Красную звезду», а в ней, батюшки мои, карикатуры на членов политбюро и призывы повернуть штыки против Кремля).