Рыжий

Сегодня сигнал тревоги застает нас в пути между восьмым этажом, где мы живем, и пятым, где живет команда Би-Би-Си. Мы прихватываем с собой бутылочку виски и вежливо стучим в дверь под номером 534 – здесь у британцев оборудовано что-то вроде походной студии: мониторы, компьютеры, оборудование для монтажа… Дверь как обычно открывает Брайен, один из двух операторов. «Проходите»,– говорит он и растерянно улыбается.

Наш приход означает, что вот-вот начнется бомбардировка. Она всегда начинается с наступлением темноты. Наверное, Брайен думает: и чего опять принесло этих русских? А может быть, он как раз и рад: в большой компании да еще за бутылкой не так страшно.

Номер у англичан большой, из трех комнат. Везде горят свечи, воткнутые в пустые бутылки, а у монитора - даже керосиновая лампа. Богато живут. Вся прихожая у них заставлена коробками с едой, пивом и питьевой водой в пластиковых бутылках. По углам разбросаны легкие бронежилеты, выданные компанией. Жилеты положены им по контракту. Кроме того, у каждого есть противогаз на случай химической атаки и приличная страховка на случай гибели. Нам все это в диковину. У нас нет ничего, даже свечей. Наверное, британцы думают, что мы сумасшедшие. А может быть, они помнят о том, что зато у нас есть посольство – одно из немногих, оставшихся в эти дни в Багдаде, а это очень полезное учреждение, особенно если тут начнется крупная заваруха.

Еще у них в команде есть девушка, ее зовут Хиса. То ли режиссер, то ли редактор. Кажется, у нее какие-то серьезные проблемы. Хиса слушает классическую музыку и все время о чем-то напряженно думает. Да и зачем бы человеку ехать под бомбы, если у него нет серьезных проблем? Когда мы сегодня входим в их номер, она слушает Шопена. Музыка звучит грустно и покойно. И вообще обстановка очень лирическая: свечи, полумрак, тихая музыка. Кажется, вечеринка получится что надо.

Ровно в одиннадцать ударила первая ракета. Видимо, она взорвалась совсем неподалеку, потому что отель сильно вздрогнул, а комнату озарила яркая вспышка. Всем сразу захотелось выпить еще. Хиса отсела от окна к столу и сама щедро налила себе треть стакана. Улыбка на лице Брайена стала еще растеряннее. Второй оператор Рори взял камеру и, не глядя ни на кого, сказал, что пойдет на крышу – снимать. До крыши надо одолеть еще девять этажей – и все это пешком и в полной темноте. Лифты в этом отеле не работали по причине отсутствия электричества. Электростанцию американцы разнесли на куски еще месяц назад.

Спустя пять минут ударила вторая ракета, а следом подряд еще две. Окно само по себе распахнулось, послышался звон разбитых стекол, комната наполнилась запахом гари. Англичане потянулись за бронежилетами, только Хиса по-прежнему сжимала в руке свой стакан и смотрела куда-то внутрь себя. Наверное, ее проблемы были гораздо серьезнее, чем страх.

Странно, однако. Ровно два часа назад я разговаривал с Москвой, и дежурный в редакции сказал, что Горбачев сегодня уговорил представителя Багдада принять предложенный Кремлем план мирного урегулирования. Уговорил? Отчего же тогда американцы наносят этот удар? Это что, их ответ на наши мирные инициативы и на уступку Хусейна?

Не без опаски я подошел к раскрытому окну, выглянул наружу. Картина, как всегда, была феерической. Все небо расчертили трассеры зенитных орудий и пулеметов. Вспышки дальних разрывов, словно зарницы, выхватывали из темноты силуэты огромного города, который сейчас затаился, притих – в надежде спастись, избежать гибели и разрушений. Особенно зловещими в свете разрывов казались клубы черного дыма, поднимавшиеся от разбитых во время утреннего налета нефтехранилищ.

Вскоре запах гари стал еще сильнее. На подоконник посыпались пепел и сажа.

И тогда Хиса поставила «Реквием». И все сразу встало на свои места. Мы вернулись в комнату, сели за столом вокруг горящей свечи. Англичанка курила, и огонек ее сигареты хорошо вписывался в мерцание лампочек на телемониторах.

Город продолжали сотрясать разрывы ракет и бомб.

- Многие люди не понимают Моцарта, - как бы сама себе сказала Хиса. - Наверное, чтобы понять эту музыку, надо пережить кое-что.

- Они специально бомбят в начале ночи и перед рассветом, - встрепенулся Брайен. - Тогда людям бывает страшнее всего.

- О чем ты думаешь? - Повернулась ко мне Хиса. - Ты боишься?

- Я думаю про свою дочь. Я всегда про нее думаю. Эта война… Другие войны… Иной раз я думаю: может быть, я смогу весь этот кошмар выбрать сам, чтобы ей не досталось ничего похожего. Ты меня понимаешь?

- Да, я тебя понимаю. Очень хорошо понимаю.

…В ту ночь Багдад подвергся самой ожесточенной бомбардировке за всю войну.

Мы поехали в Ирак вдвоем - я и мой коллега Саша из международного отдела «Правды». Странно, но в Багдаде тогда не было ни одного советского журналиста. Мир стоял на пороге большой войны, в страны Залива правдами и неправдами пробирались тысячи репортеров. Но у нас хватало тогда своих проблем, все в родном государстве катилось в тартарары, люди жили с предчувствием неминуемой катастрофы, какой там Ирак…