Нужно понять, что долгое время я думала, что никогда не смогу водить машину, бегать или делать то, с чем с легкостью справляются мои ровесники каждый день. Мой мир состоял из кровати и дивана, а чуть позже, когда я уже не могла свободно перемещаться между ними, я сутки напролет лежала в кровати, читала, бесконечно смотрела телевизор, бродила по Интернету и, да, ела. Иногда с улицы доносились голоса Дина, Сэма и Кастиэля, а если удавалось сесть попрямее, я могла наблюдать через окно, как они играют в теннис, в футбол или в пятнашки. Я видела, как Дин и Сэм уезжали на танцы или на свидания (в моих фантазиях – на свидания со мной). Я наблюдала, как самый младший, Кас, лазил по окружавшим дом деревьям. Я подслушивала, как они разговаривали по телефону, ссорились и мирились. Иногда я видела Каса в нашем дворе глядящим в мое окно и сидела очень смирно, надеясь, что он уйдет, потому что, когда ты за кем-то подглядываешь, это одно, а когда подглядывают за тобой – это совсем другое.
И вот я веду машину и поэтому совсем не против того, чтобы Тревис что-то там бормотал или Бейли расспрашивала меня о нас с Джеком, и есть ли между нами что-то серьезное, и есть ли
Хотя я за рулем впервые в жизни, у меня неплохо получается. Как будто без усилий. Я чувствую себя в машине КАК ДОМА. И в какой-то момент меня словно ударяет –
Это еще одно, чем я никогда не смогу поделиться с мамой, и, не отдавая себе в этом отчета, я плачу. Мне ее очень не хватает, но
Мистер Домингес спрашивает:
– Ты что делаешь, черт подери?
Не отводя взгляда от дороги, я отвечаю:
– Я плачу. И еще веду машину. Я плачу
От этих слов я плачу еще сильнее и от счастья, и от горя.
Бейли подается вперед и сжимает мне плечо, и я слышу, как она хлюпает носом. Домингес спрашивает:
– Может, остановить машину?
– Ни за что! Хочу рулить целыми днями!
Я вдруг начинаю говорить только восклицательными предложениями. Потом смотрю в зеркала и, хотя Домингес ничего мне не говорил, пробираюсь к выезду на шоссе, потому что не могу удержаться. Мне нужно пришпорить эту машинку.
– Дави в пол! – орет Тревис, и Бейли взвизгивает, когда ее отбрасывает на спинку сиденья.
Я все еще плачу, но теперь еще и смеюсь, потому что я свободна, и этого, наверное, никому из них не понять.
– Вы понятия не имеете, что значит сидеть запертым в четырех стенах, как теленок, – говорю я мистеру Домингесу. – Это лучший день в моей жизни!
Даже мне мой смех слышится безумным, но это не так. Я смеюсь громко, искренне и бесконечно, словно я могла бы смеяться с этой секунды до конца дней своих без остановки.
Как бы смешно это ни звучало, но это действительно так.
Кто-то включает музыку – песню «Все нормально» группы «Фри». В зеркало заднего вида я замечаю, как Тревис трясет головой, а бедная Бейли вцепилась в спинку моего сиденья, и ее белокурые волосы развеваются по всему салону. А песня все играет, пока я выполняю перестроения из ряда в ряд, играет так долго, что в конечном счете все мы, даже Бейли, хором подхватываем припев.
За два квартала до школы мистер Домингес заставляет нас поднять оконные стекла и сесть прямо. Но когда я въезжаю на стоянку, мы все еще поем.
После встречи членов кружка по обсуждению проблем мы с Либби вместе выходим из спортзала. Мы поднимаемся по лестницам и шагаем по коридорам, бок о бок, а затем проходим на стоянку. Мне хочется взять ее за руку, но я этого не делаю, и мой мозг цепляется за эту мысль.
Я говорю:
– Я тут подумал, гипотетически выражаясь, может, мы с тобой в выходные куда-нибудь сходим?
Она или притворяется, что обдумывает, или же на самом деле обдумывает это.
– Не торопись. У тебя есть на ответ приблизительно две минуты.